Ирина Матвеевна победно посмотрела на своего слушателя. Андрей удрученно опустил голову, плечи у него при этом тоже опустились, и из его переполненной авоськи как-то боком, очень некстати, вывалилась бутылка с портвейном, потом быстро покатилась по чистому паркету, оставляя на нем тонкий красноватый след. Андрей быстро поднял злополучную бутылку, сунул обратно в авоську, а потом испуганно посмотрел на редакторшу, и сразу почувствовал себя очень маленьким в этом через меру светлом и просторном кабинете. Ему на секунду показалось, что вся его сущность сейчас поместилась бы в оттопыренном кармане пиджака. Чувствуя ужасную неловкость, он сдавленно вздохнул, потом сообразил, что от него, кажется, чего-то ждут, поднял глаза на Ирину Матвеевну и забормотал:
– Стихи-то переделывать свои как-то рука не поднимается, знаете ли.
– А вы не руками старайтесь – головой, – перебила его Ирина Матвеевна с явной иронией в голосе. – Или для вас это не подходит? Как говорится: «Что написано пером – не вырубишь топором».
– Вот – вот, – заторопился с ответом сбитый с толку и раздосадованный Андрей. – Плотники мы. Отец у нас был по этой части большой мастер, ну и мы, естественно, по его стопам пошли. Мастерство-то плотницкое и нам передалось тоже. А уж относительно того, что я тут написал – вы не беспокойтесь. Я переделаю, если нужно. Честное слово.
– Наверно, вам угол легче срубить, чем новую рифму для готового четверостишия придумать, – примирительно улыбаясь, произнесла Ирина Матвеевна.
– Угол-то? – оживился Андрей. – Как не легче. Там мы вдругорядь не переделываем. Стараемся сразу не прошляпить. Известное дело – каждая лесина у хозяина на счету… Как можно? А тут, в стихах-то, я переделаю, если необходимо. Если нужно. Вот в следующий раз на смену пойду и переделаю обязательно. Уж вы не беспокойтесь. У меня на смене в котельной свободного времени полно… И про красные знаки вы правильно говорите. К месту, можно сказать. Ну, и прочее тоже, относительно веса… Я много пишу. Много. Да еще бумага в этот раз попалась для ксероксов. Белая, но тяжелая. Если я к вам еще когда-нибудь приеду, то кила на два меньше рукопись привезу. У меня есть такая одна. В чулане лежит. С одного боку, правда, ее мыши подточили, но читать еще можно. Там всего четыре стихотворения, но длинные.