Потом. Дрожь в ногах. Сердце колотится.
Но комната становится чище.
Я падаю в кресло. Пылесос замолкает.
За окном – береза. Все такая же молодая. Все такая же чужая.
Но теперь она смотрит на меня иначе.
И я вдруг понимаю:
Может, это не я за ней наблюдаю.
А она – за мной.
И ждет.
Пылесос снова замолчал. Но его рев еще звенит в ушах, смешиваясь с гулом в висках. Руки немеют, пальцы – деревянные, чужие. Я смотрю на них, будто впервые замечаю: кожа прозрачная, синеватые жилы, коричневые пятна. Руки старика.
Лида оставила пирог. Он остывает на столе, и запах корицы теперь горчит, как будто напоминает: ешь, пока можешь. Я отламываю кусок. Мякоть рассыпается, крошки падают на только что пропылесосенный пол.
– Черт.
Голос срывается в шепот. Я наклоняюсь, подбираю крошки, но спина простреливает, и я застываю, согнувшись. Дышу. Жду, пока боль отступит.
За окном береза шевелит листьями. Будто смеется.
– Ты… – я выдыхаю и медленно разгибаюсь. – Ты чего ухмыляешься?
Ветер сильнее. Ветки бьются о стекло, отбрасывают трепетные тени на пол. Я смотрю на них и вдруг замечаю: одна тень – не шевелится.
Темное пятно. Человеческий силуэт.
Сердце замирает.
– Кто…
Тень исчезает.
Я моргаю. Прислоняюсь к подоконнику, вглядываюсь в сад. Никого. Только береза, только ветер.
Но в груди – ледяной ком.
Я отхожу от окна, шатаясь. На полке – бутылочки с таблетками. Беру первую попавшуюся, вытряхиваю круглую белую пилюлю. Глотаю, не запивая.
– Бред.
Но когда поворачиваюсь, вижу: пылесос сдвинут. Шланг аккуратно свернут.
А я его не убирал.
В горле пересыхает.
– Лида?
Тишина.
Я делаю шаг к двери – и вдруг слышу скрип. Из спальни.
Там темно.
– Кто там?
Мои пальцы сжимают ручку пылесоса. Смешно. Оружие старика – бытовая техника.
Но я иду.
В дверном проеме останавливаюсь. В спальне – никого. Только кровать, шкаф, зеркало.
И в зеркале – я.
Седая щетина. Впалые глаза. Рот, чуть приоткрытый, будто я забыл, как говорить.
А за моим отражением – береза. Ее ветви качаются, но в окно не дует.
Я медленно поворачиваю голову.
Окно закрыто.
В зеркале – оно открыто.
И на подоконнике сидит тень.
Длинные пальцы впиваются в дерево. Голова наклонена.
– Сергей Иванович, – шепчет она моим голосом.
Я бросаю пылесос, отшатываюсь. Зеркало дрожит.
А когда снова смотрю – там только я.
И береза.
Все так же молодая.
Все так же ждущая.