Пылесос лежит на боку, как подстреленный зверь. Шнур вытянут в коридор – будто пытался уползти. Я поднимаю его, и пластик теплый, почти живой.
В спальне тихо. Зеркало больше не шепчет. Но я чувствую: что-то изменилось. Воздух гуще. Запах корицы теперь пахнет старыми книгами, сыростью.
Я возвращаюсь на кухню. Пирог Лиды все еще на столе, но крошек на полу нет.
Я же их поднял?
Но пальцы все еще липкие от теста.
Береза стучит веткой в стекло.
– Заткнись, – бормочу я.
И вдруг – стук в дверь.
Не Лида. Ее стук мягкий, робкий. Этот – три резких удара. Металл о дерево.
Я не двигаюсь.
– Сергей Иванович.
Голос за дверью – мой. Только… моложе.
Ноги подкашиваются. Я хватаюсь за стул.
– Кто… – голос срывается.
– Открой, – говорит он. – Мы же договорились.
Я молчу. В висках стучит.
– Ты меня не помнишь? – Голос за дверью смеется. – Я – твой запас.
Сердце бьется так, будто хочет вырваться. Я смотрю на свои руки. На синие жилы, на пятна.
– Уходи, – шепчу я.
Тишина.
Потом – скрежет ключа в замке.
У меня нет ключа от двери. Только соцработница. И Лида.
Дверь открывается.
На пороге – я.
Только без седины. Без скрюченных пальцев. Без синяков под глазами. Он стоит прямо, легко, будто кости его – не груз, а крылья.
– Привет, старик, – говорит он.
Я отступаю. Спина упирается в подоконник. Береза шелестит за спиной.
– Ты… не можешь быть…
– Настоящим? – он улыбается. – А ты – настоящий?
Он делает шаг внутрь. Дверь закрывается за ним сама.
– Я – это ты. Только лет на тридцать назад. Ты же помнишь? Договор.
Я качаю головой.
– Не было никакого…
– Было, – он перебивает. – Ты стоял под березой. Ей было пять лет. Тебе – семнадцать. И ты сказал: «Я все отдам, только бы не стать слабым».
В глазах темнеет. Я вспоминаю: дачный поселок, дождь, злость. Злость на тело, которое подводит. На врачей, которые разводят руками. На детей, которые дразнятся.
– Это был просто…
– Срыв? – он подходит ближе. Его дыхание ровное. – Нет. Ты звал. И кто-то услышал.
Я смотрю на его руки. Гладкие. Сильные.
– Чего ты хочешь?
– Того же, чего и ты, – он пожимает плечами. – Поменяться.
За окном ветер стихает. Береза замирает.
– Я… не понимаю.
– Ты стареешь, – говорит он. – А я – нет. Я застрял. В этом возрасте. В этой ярости. Мне надоело.
Он протягивает руку.
– Давай обратно. Ты – в свое тело. Я – в свое.
Я смотрю на его ладонь.