С улицы донесся взрыв смеха – молодежь собралась у колодца, как это бывало каждый вечер. Всеслав знал эти голоса. Раньше он сам был там, в центре внимания, рассказывал истории, которые заставляли девушек визжать от страха, а парней – завистливо хмыкать.
Звонкий девичий смех прорезал вечерний воздух – Забава? Всеслав напрягся, пытаясь приподнять голову. Нет, не она. Просто похожий голос.
Боль разочарования оказалась острее, чем он ожидал. Не придут. Ни сегодня, ни завтра. Зачем им проводить вечер с калекой, когда можно веселиться у колодца, петь песни, рассказывать байки?
Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Смех и голоса постепенно стихли, уступая место вечерней тишине. Только сверчки нарушали безмолвие своим монотонным стрекотанием, да изредка доносился лай собак.
Тишина обрушилась на Всеслава тяжелее любого камня. В этой тишине каждая мысль звучала оглушительно громко, каждое воспоминание превращалось в острый нож, вонзающийся в сердце.
Последние лучи заходящего солнца пробивались сквозь щели в ставнях, рисуя на стене золотистые полосы. Всеслав смотрел на этот свет, не отрываясь. Свет с улицы, из другого мира – мира движения, смеха, жизни. Мира, который продолжал существовать без него.
Каждый солнечный луч, каждый отблеск напоминал ему о том, чего он лишился. О беге наперегонки до озера, о танцах на праздниках, о прыжках с Орлиного Выступа. О простой радости шагать по лесной тропе, чувствуя под ногами мягкий мох.
Время застыло. Минуты растянулись в часы, часы – в вечность. Всеслав лежал, неподвижный как камень, и только глаза его были живыми, следя за медленно гаснущими полосами света на стене.
Комната погрузилась в сумерки. Всеслав лежал, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь потрескиванием догорающих углей в печи. Мать давно ушла спать, оставив его наедине с мыслями, которые кружили подобно воронам над полем битвы.
Никому. Он никому не мог объяснить того, что творилось внутри. Эта печаль была не просто чувством – она стала физической сущностью, заполнившей каждую клетку его тела. Она текла по венам вместо крови, дышала его лёгкими, билась в сердце вместо него самого.
Всеслав прикрыл глаза. Сколько времени прошло с тех пор, как он упал? Два месяца? Целая вечность. Два месяца абсолютного бессилия. Два месяца наблюдения за тем, как рушится всё, к чему он стремился.