Карие, но яркие, как будто внутри что-то их подсвечивает.
Всё в ней сейчас напряжено.
Она готова к драке.
Прекрасно.
Я наклоняюсь ближе, мой голос становится тише, но не мягче.
– Посмотри на корпорации, которые ставят радужные логотипы на один месяц в году, но при этом используют детский труд в третьих странах. Или на звёзд, которые делают щедрые пожертвования, потому что это хорошая реклама. Если ты не видишь в этом игры, ты чертовски наивна. Или просто дура.
Она резко ставит бокал на стол.
Глухой удар.
Я вижу, как её пальцы сжимаются в кулак.
– То есть ты говоришь, что все, кто выходил на улицы, рисковал, кто протестовал – просто участники шоу? Ты серьёзно сейчас?
Я пожимаю плечами.
– Я говорю, что за любым движением стоит что-то большее, чем красивые лозунги. Миром всегда управляли деньги. Если ты думаешь, что кто-то там наверху внезапно решил стать хорошим, потому что люди вышли с плакатами, ты живёшь в сказке.
Она покачала головой, её губы сжались в тонкую линию.
Это удобно.
Мне нравится.
Когда люди злые, они честнее.
– Это такой удобный цинизм, да? Просто сказать: "Всё продажно, всё бессмысленно", и сидеть, пьянствовать, ни за что не отвечая. Ты только и можешь, что критиковать. Но сам ты хоть что-то сделал? Хоть раз? У тебя же денег до усрачки, ты хоть раз что-то жертвовал?
В комнате повисла тишина.
Я медленно усмехнулся.
– Я, в отличие от тебя, не строю из себя спасителя человечества. Не бегаю с камерой, выискивая, где можно добавить драматизма ради просмотров.
– Ах, ну да, ты же выше этого, верно? – она резко наклоняется вперёд, в её глазах полыхает что-то дикое. – Ты просто сидишь в своём вечном запое, как жалкий обдолбанный зомби, срываешь голос на сцене и считаешь, что твой псевдо-экзистенциальный бред – это великая истина.
– А ты, значит, много чего меняешь? – мой голос становится тише, но жёстче.
Она не моргает.
Хорошо.
– Ты сидишь в своей чёртовой кофейне, с камерой наперевес, берёшь интервью у людей, которые несут ровно тот бред, который ты хочешь услышать. Ты ничем не лучше корпораций, которые отмывают себе репутацию. Только у тебя нет миллиона долларов – у тебя только тщеславие и потребность чувствовать себя лучше всех.
Её ладонь ударяет по столу.
Резко. Громко.
Кто-то вздрагивает.
– Да пошёл ты нахер, Грейсон! – её голос срывается, но не в слабость – в ярость.