– Чего смотрите? – недовольно прогнусавила Сакирская, явно пытаясь придать тону равнодушия, но было видно, что она переполнена эмоциями полученной сплетни.
– А тебе чего тут надо? Милана твоя уже ушла! – рявкнула Алёна.
– Да так, ничего, – Сакирская хитро скосила глаза и неспешно удалилась от нас в направлении к лестнице.
Я знала, что ей там нечего делать; уроки уже закончились, все разошлись, а Машка не из тех, кто выслеживает учителей после занятий, чтобы переписать какую-то работу или договориться о том, чтобы исправить оценку. Она точно пошла докладывать Милане, что только что слышала. Я разозлилась на Алёну, предчувствуя горький вкус позора.
– Ну вот и зачем ты это устроила? Ты довольна?
– Да а что я сделала? – Алёна вылупила на меня свои бледно-зелёные глаза, криво обведённые чёрным карандашом, – Сама виновата! Пошли бы уже давно как люди домой!
Я отмахнулась. Не было смысла разъяснять Дмитриевой, в чём она неправа. Она бывала порой такой непробиваемой, когда ей было надо, что невозможно было до неё достучаться. Мне расхотелось идти вместе с Алёной, но я не смогла придумать никакой адекватной причины для того, чтобы пойти одной, а ругаться с единственной подругой в классе как-то мне не хотелось гораздо сильнее, чем потерпеть семь минут общей дороги.
Мы вышли из школы, и нас встретила серая прохладная улица. Я с наслаждением вдохнула свежий воздух и почувствовала, как нос шипит от холода.
Пока мы шли, Алёна не умолкая трещала о контрольной по алгебре, за которую получила «3», хотя заслуживает по крайней мере «4». Я угукала и агакала в ответ, говоря себе, что уже виднеется Алёнин дом, сейчас она скроется в подъезде, можно будет достать наушники и спокойно побыть в своих мыслях.
У своего подъезда Алёна рассказала мне несколько выматывающих историй, которые казались такими нестерпимо долгими и скучными, что я уже не могла делать вид, что мне интересно. На улице было холодно, у меня замёрзли руки и уши, но Алёна в упор этого не замечала. До какой степени люди бывают эгоистичны!
– Ладно, давай, до завтра! – Алёна начала рыться в карманах в поиске ключей, – И забей на Сакирскую, ничего она не слышала!
– Да ладно, уже проехали! – Я начала удаляться от подъезда Алёны, постепенно набирая бешеную скорость.
Ноги сами несли меня вперёд по грязной жиже, которая успела за неделю растаять, а потом опять замёрзнуть. Мои ботинки были такие грязные, как будто бы я украла их у бомжа. В кармане мёрзли пальцы с самодельным маникюром, и это меня угнетало. Я словно видела себя со стороны: школьный брюки, обязательно чёрные и обязательно именно брюки, которые так нелепо смотрятся из-за устаревшего фасона, несуразный серый пуховик, вышедший из моды ещё года два назад. Я думала, зачем я тогда купила серый пуховик, ведь надо было чёрный. Но когда мы с мамой год назад ездили в «Парад планет», я так вымоталась от этих маленьких магазинчиков с этими бабуськами и женщинами средних лет, накидывавшихся на каждого, кто просто бросил взгляд на витрину. Они вечно начинают допытываться, что именно я хочу. Но я не знаю, что именно. Неужели все ходят в магазин с чёткой картинкой той вещи, которую хотят купить? Я всегда надеюсь, что увижу то, что понравится. Но из-за давления продавцов я не могу сосредоточиться и выбрать. Вот и тогда мама выжидающе смотрела на меня и без конца что-то теребила на воротнике и шее, дёргая меня вправо и влево, самодовольная продавщица неустанно подкладывала ложечку лести и щепотку «личного опыта» из разряда: я и сама такой пуховик ношу! В конце концов я представила, как продавщица опять возьмёт стул и какую-то палку-трезубец, чтобы начать снимать пуховики и куртки с верхних рядов, и я решила, что этот серенький пуховик, который я примерила – вполне себе ничего. А теперь иду по улице и жалею об этом. Мой образ завершает шапка-бини. Она уже тоже устарела, да и не идёт мне, но я надеваю её только когда уши уже отваливаются, поэтому к ней у меня не так много претензий.