И вот на обочине – очередная машина с простреленными дверьми. Внутри явно оставались тела, среди которых можно было различить светлую маковку детской головки. Жена отвернулась. Такие виды больше невозможно было выносить.
Пёс вдруг глухо зарычал.
– Опять пост, – сказала тёща. Она говорила редко, но всегда по делу.
– Попробуем объехать, – ответил муж. – Там есть проезд через склад. Я помню.
Он свернул на узкую просёлочную дорогу, которая тянулась меж покосившихся заборов. По краям чернели заброшенные кусты. Виднелись следы прежней жизни – перевёрнутая детская коляска, безголовое чучело, искорёженный велосипед. Всё будто было пропитано страхом.
– Через КПП нас не пропустят, – сказала жена. – Ты сам всё слышал. Всех разворачивают. Думаю, мы тоже не станем исключением.
– Значит, пойдём по лесу пешком, – сказал муж. – Мы справимся, и всё будет хорошо. Местные обещали провести всех желающих.
Жена кивнула, хотя они оба знали, чего могут стоить такие обещания.
Он был автомехаником. Умел слушать моторы так, как другие слушают музыку. Всё, что он чинил, начинало жить дольше, чем задумано заводом. Арам был из тех, кто молчит, когда страшно, и действует, когда никто не знает, что делать.
Она была учительницей начальных классов. Тонкая, светлая, с мягким голосом и уставшими глазами. Мейра умела находить слова для самых растерянных детей. А теперь ей не хватало слов даже для себя.
Селма – её мать. Сухая, как степь, крепкая, как корень, упрямая, как ветер. Никогда не жаловалась. Всегда знала, где соль, где правда, где надо заткнуться и где стукнуть кулаком по столу.
И был Тар. Их пёс. Но в этом бегстве он стал кем-то большим – сторожем, тенью, памятью о доме, тем, кто рвётся вперёд, даже когда люди уже не могут.
Тар понимал, что случилось что-то ужасное. Он чувствовал это всем своим нутром. Люди стали пахнуть как-то по-другому. Страхом и чужой железной тоской. Его стая была в опасности.
Арам всегда оставался крепким, уверенным и надёжным вожаком, но тогда всё было иначе. В его позвоночник словно вставили струну, а вены на висках пульсировали так, что казалось, они вот-вот лопнут. Он вцепился в кружок от машины, будто это была самая драгоценная кость в мире, и он не собирался уступать её другому самцу.
Мейра, чьё дыхание всегда было тихим, ровным, спокойным, теперь почти не дышала от ужаса. Она вжималась в дверь, как будто хотела исчезнуть, и пахла глубокой, солёной болью.