Проверил камеры, изучил ленты. Всё казалось пустым.
Пока в мусорном ведре квартиры не нашлось кое-что: квитанция из кафе, датированная двумя днями до исчезновения. Он пошёл туда.
Официант запомнил Эмили: – Она выглядела… тревожно. Заказала чай. Сидела, ждала. Кто-то не пришёл. Мужчина, наверное. Она злилась. Потом ушла. Он проверил камеры. И увидел его. Мужчина, около тридцати. Светлая куртка. Солнечные очки.
Не зашёл внутрь. Сидел в машине через улицу.
Смотрел. Ждал. Но это было не всё.
Машина арендована. Карта – фальшивая.
Но в одном он ошибся: подключился к открытому Wi-Fi. Этого хватило. След в сети привёл Оливера к арендованному домику – на окраине, в получасе от города.
Там была Эмили. Живая. Сама. – Я не похищена, – сказала она. – Я ушла сама. Не могла больше жить с этим страхом. Он был рядом. Всегда. Даже когда я одна. Я знала, что он за мной следит. Но не было доказательств. Никто не верил. Оригами, записка – это был знак. Для Клэр. Из их детства. Только она могла его понять.
Мужчину нашли быстро. Он не сопротивлялся.
Бывший пациент, с которым у неё была короткая связь.
Он так и не смог отпустить. Построил целый маленький алтарь в доме, где прятался – с её фото, письмами, вырезками.
Эмили даже не знала, как глубоко он зашёл. Её обняла сестра. Долго. Без слов.
Оливер ушёл раньше, чем эмоции заполнили комнату. Он не оставался после финала.
Финал был не для него. Но, идя к машине, он чувствовал, что эта история не завершена. Он достал из кармана красного журавля.
Сложенного так, как когда-то делала Амелия. Это было совпадением? Это было посланием.
Возможно. Эхо. Может быть, приглашением. Фигурки были слишком похожи.
Та же бумага. Те же складки. Та же тишина между линий.
В тот вечер Оливер вернулся домой и налил себе виски.
Свет в квартире не включал – сидел в полутьме, глядя на янтарную жидкость в бокале.
Потом, будто чья-то рука тихо подтолкнула его изнутри, он встал и открыл ящик, в который не заглядывал много лет. Старые фотографии. Письма. И ключ.
Простой, холодный. От дома его родителей.
От того самого дома, из которого он однажды уехал, не оборачиваясь. Воспоминания обрушились на него, как весенний ливень.
Обида. Недосказанность.
Боль, которая не притупляется, а просто замирает – до следующего удара. Он долго не мог забыть Амелию. Слишком долго.