И даже сейчас прежде, чем говорить о делах, мастер пригласил меня отобедать вместе с ним – это был его ритуал – не вести беседы с голодными гостями и не позволять гостям хозяйничать на кухне.
Эверс, действительно, никогда не разрешал помогать накрывать на стол или, упаси драконьи боги, готовить. Мне пришлось смиренно ждать, пока он сделает все сам. И когда тарелки наполнились густым мясным супом, а Эверс разделил руками ароматную еще теплую булочку на двоих, то он строго произнес:
– Благодарствуем богам и мирозданию за вкусный и сытный обед!
– Благодарствуем! – тихонечко прошептала я.
Да, без подобной фразы притрагиваться к пище не стоило. Мастер никогда не объяснял, какого бога или богов он выбрал и кому мы возносим свои мольбы, а ведь я интересовалась. Но, мои вопросы его мало волновали, в ответ на них он загадочно улыбался и молчал.
Тайны Эверса не меняли моего отношения к нему, его поступки оправдывали мое доверие, но то, что он был соткан из секретов, не стоило и сомневаться. За все то время, пока он присматривал за мной, у меня сложилоcь мнение о мастере, как о человеке честном, чистом и очень строгим к себе даже больше, чем к окружающим, да, и несомненно скрытном. Однако, я принимала его таким, какой он есть, так же, как и он меня со всеми моими страхами, прячущимися за грубостью.
Похлебка была великолепной и очень своевременной. Ее горячий, пряный и насыщенный вкус заставил меня забыть об Одериусе, о Мэле и обо всех проблемах Сории. Я действительно благодарила богов за вкусную еду и спокойное время.
И когда последняя капля переселилась из тарелки в мой животик, Эверс начал беседу:
– Что привело тебя ко мне, Эль? Что беспокоит твою мятежную душу?
Мастер сложил на груди руки и смотрел на меня с немым укором во взгляде, будто без повода я и прийти не могла.
Правда, в последний раз, помнится, я пришла к нему с бутылкой наикрепчайшего пойла – это был день моей памяти о пожаре, оставивший горькое напоминание на моем лице и в душе о том, кого я потеряла навсегда. Грейс уже стара для таких посиделок, хоть и так же дорога, а Эверс был еще крепок. Он стойко выдержал мои слезы, перемежающиеся с приступами агрессии и истерии. А я не могла быть одной в этот день, мне жизненно необходимо было быть рядом с кем-то, кто по-родственному был близок.