Я вела переписку, вела свечной учёт, подшивала ризы.
Мне было 17, когда мать-настоятельница сказала:
– Мы хотим, чтобы ты осталась навсегда.
И я кивнула.
Не потому что не хотела другой жизни.
А потому что я знала, где – моё.
Я была счастлива.
По-своему.
Не бурно, не громко.
Но в глубине.
Однажды, когда я снова сидела наблюдая за тем как гуляет ветер на высоких склонах, ко мне подошёл мальчик, он был ещё совсем юным.
Серьёзный. Хмурый. Как человек, у которого в груди живёт война.
Он пришёл несколько раз. Смотрел на стены, на росписи, на иконы.
А потом спросил:
– Вы правда верите, что всё, что было – можно простить?
Я долго молчала. А потом сказала:
– Не всё можно простить. Но некоторые вещи всё равно нужно любить.
Он ушёл. Но я знала: он запомнил.
Я жила в стенах монастыря, как будто сама была частью камня.
Я пела. Я лечила травами. Я писала письма тем, кто давно потерял свой голос.
Я смотрела на небо. На капли на листья. На лица.
Я не знала, сколько мне отпущено.
Но каждое утро, просыпаясь, я говорила себе:
Назлы, ты есть.
Ты была найдена. И ты – находишь.
Я никогда не узнала, кто оставил меня у дверей.
Но теперь я точно знала:
я была не чуждой, а надеждой.
И этой надеждой я старалась быть – каждый день.
Меня зовут Назлы.
И я – слышу всё, что другие не говорят.
Я думаю, что день смерти – это не что-то резкое.
Он не звучит, как удар. Он начинается… медленно. Как обычный день.
Даже слишком обычный, чтобы заподозрить в нём что-то особенное.
Я проснулась раньше всех.
Тихо оделась, чтобы не скрипели доски, прошла босиком по холодному полу. Камень был влажный, тёплый от ночной сырости – он пах монастырём, как всегда: ладаном, плесенью, старой глиной.
Я подошла к окну и подышала в стекло. Нарисовала пальцем круг – просто, как в детстве.
Солнце только просыпалось – небо было жёлтым, но без тепла, как застывший мёд. Я всегда любила этот свет. Он был честный. Утренний.
В коридоре, у дверей, стояла корзинка с мешочками – я знала, это для сушки трав. Сестра Раиса вчера просила меня набрать пустырника, и я пообещала.
Не из долга. Из тишины. Из того, что я умела – быть полезной без лишних слов.
Я не спешила.
Шла знакомой тропой – мимо сухих кустов, мимо кривого дерева, мимо камня, на котором когда-то играла с котёнком.
Ветер был тонкий, почти шёлковый. Он не тревожил – гладил.