«Может, любимую тещу главного жреца, – осклабился снайпер. – Или его коллекцию засушенных скорпионов. Скоро узнаем… через…»
«Всем лечь, мать вашу! – рык Слэджа заставил их инстинктивно вжаться в пол. – Три… Два… Один!»
Взрыв был не оглушительным, а скорее тугим, спрессованным, будто лопнул гигантский внутренний нарыв. Воздух в подвале дернулся, как живой, с потолка градом посыпалась штукатурка и каменная крошка, мгновенно подняв такое облако пыли, что дышать стало нечем. Стальная дверь содрогнулась всем своим многотонным телом, выгнулась наружу, как грудная клетка под ударом кувалды, и с протяжным, раздирающим уши скрежетом металла о камень рухнула на пол, едва не расплющив любопытного Лаки, который попытался заглянуть в проем на долю секунды раньше положенного.
«Чтоб тебя черти драли до седьмого колена, Максвелл! – рявкнул Кэп, рывком оттаскивая его за разгрузку. – У тебя в башке мозги или опилки?!»
«Только отборные мысли, Кэп, исключительно платинового качества, – огрызнулся Лаки, отряхивая с себя куски бетона. – Например, о том, как справедливее поделить несметные сокровища, которые мы сейчас обнаружим».
За изуродованным проемом открылся небольшой, почти идеальный куб зала, выложенный гладким, иссиня-черным камнем, который, казалось, впитывал свет, не отражая ни единого луча. Ни окон, ни других дверей. Мертвый, стерильный тупик. И он был пуст. Абсолютно.
Если не считать того, что покоилось в его геометрическом центре.
На низком, грубо обтесанном каменном пьедестале лежал объект. Он не излучал света в привычном понимании этого слова; скорее, сама его чернота была настолько абсолютной, настолько глубокой, что казалась источником некоего анти-света, извращенной пустоты, обретшей форму. Размером с человеческий торс, предмет имел неправильную, изломанную геометрию, будто гигантский осколок обсидиана, вырванный из сердца застывшей бури, или материализовавшийся сгусток беззвездной ночи. Его поверхность была покрыта сетью тончайших, едва различимых линий, сплетающихся в чудовищный, не поддающийся осмыслению узор, который гипнотически притягивал взгляд, заставляя разум спотыкаться и тонуть в его нечеловеческой логике.
Едва уловимая, низкочастотная вибрация исходила от артефакта – она ощущалась не слухом, а всем телом, каждой костью, каждым нервным окончанием. И было в нем что-то еще – ледяное, как дыхание космоса, древнее, как сама Вселенная, и бесконечно чуждое всему живому, всему теплому, всему человеческому. Чувство абсолютной неправильности, которое Кэп Торн смутно ощутил еще перед дверью, теперь сгустилось до физической тошноты, до спазма в горле.