Глава 1: Пыль веков и привкус озона
Тишина обволакивала, душила, плотная, как сама вечность, осевшая золотистой пыльцой на корешках фолиантов. В косых лучах апрельского солнца, пробивавшихся сквозь высокое окно архива, плясали мириады пылинок – заблудшие души забытых слов, крошечные свидетели ушедших эпох. Элизабет провела кончиками пальцев по тисненой коже переплета, ощущая знакомую, почти живую шероховатость и слабую, подкожную вибрацию – словно далекое эхо шагов давно истлевших писцов. Здесь, в этом царстве пергамента, где воздух густо пах старой бумагой, воском и едва уловимой сладостью тления, она дышала полной грудью. Парадокс: жизнь обретала смысл там, где царила смерть времени.
Университетские коридоры с их гулким эхом чужих амбиций и снисходительными улыбками коллег казались миром плоским, лишенным объема. Ее Авалон – предмет насмешек, безобидное хобби для бледной аспирантки, вечно витающей в облаках легенд. «Они слепы», – шептал ее внутренний голос в унисон со скрипом половицы где-то в дальнем конце зала. – «Их мир – таблицы и факты. Мой – шелест платья Вивианы у озера, холодная тяжесть Экскалибура в руке, соленый ветер с моря Ирландского над туманными утесами Лионесса…»
Авалон. Не просто научный интерес. Это был якорь в бушующем океане ее собственной неустроенности, тайная комната души, где она не была неловкой, рассеянной Элизабет Тейлор, а становилась частью чего-то великого. Доказательство его реальности стало бы… искуплением? Оправданием всех этих украденных у «настоящей» жизни часов, проведенных вдыхая пыль веков. Найти Авалон – значило найти себя. Найти подтверждение, что ее внутренний компас не лгал, указывая на звезду, невидимую для других.
Сегодняшняя добыча – россыпь артефактов из частной коллекции какого-то эксцентричного лорда, чье состояние развеялось, как утренний туман. Среди потемневших фибул и фрагментов гобеленов, изображавших сцены охоты с участием существ, подозрительно напоминающих грифонов, лежал он. Бронзовый ключ. Неуклюжий, тяжелый, покрытый зеленоватой патиной времени. Весь изрезанный сложным, почти стершимся спиральным узором, который, казалось, извивался под взглядом. Ни описи, ни легенды. «Кельтский? Возможно. Этрусский? Маловероятно». Вердикт экспертов был ленив и безразличен.