Никто не гнал лошадей, они шли неспешно, колеса тяжелых фургонов не поскрипывали – стонали, оставляя в пыльной дороге следы расплавленного железа. Передний всадник держал знамя: лилия на полумесяце.
– Мама… – прошептал Андрей.
Возчики рассыпались цепью. Их шлемы без налобников показывали лица: чужие, бледные, пересушенные, как старые шахтёры. Каждый вёл на плети собаку с серебряными клыками.
Фугас тишины ударил по двору. В это мгновение – будто кто‑то вырезал звук – пропали и сверчки, и ветер. Андрей слышал только сердце.
Тук‑тук‑тук.
И ещё один звук – прерывистый треск, как если бы жилистый канат лопался внутри груди. Искра.
Он помнил об огне в ячменном поле, он помнил рассказ странника, но только теперь оба предвестия сложились в одно слово: «охота».
– В доме! – крикнул отец. – В погреб!
Но не успел.
Псов выпустили первыми. Серебряные клыки встретились с дубовой дверью амбара, и та раскололась, будто из струганной стружки. Собака ударилась о стену, но сразу вскочила, царапая когтями воздух, и этот скрежет прорезал тишину.
Андрей упал с крыши, перекатился по соломе и встал, держа вилы так, будто это пика. Вилами он мог бы держать одну собаку, но их было трое. Даже пять, понял он.
– Березовец, сдавайся, – сказал всадник по‑чужому. Акцент ломал каждое «р», вытягивал «с». – Мы возьмём лишь то, что принадлежит нам.
Отец поднял топор.
– Забирайте колёса и валите, – выдохнул он.
Всадник рассмеялся. Смех был без звука: только плечи вздрагивали. Затем он щёлкнул пальцами.
Искра – Андрей чувствовал её всей кожей – будто отозвалась на этот щелчок. Чужая, жгучая, липкая. Что‑то ползло ему под рёбрами, словно ртутный червь.
«Беги, ” – приказал голос в голове. Он был не отца, не матери. Свой.
В следующий миг псы рванули. Андрей метнулся к двери дома, но взгляд зацепил мать: она стояла под крыльцом, прикрывая собой младшую сестру.
«Защитить деревню и семью – не умереть.» Цель сияла перед глазами ярче пламени.
И Искра принялась за работу.
Дальнейшие события – кровавый огонь, крик, белое пятно из‑за перегоревших глаз – размыты. Но Андрей запомнил, как тело своего первого врага упало на землю, как кровь вспыхнула вокруг рисунком той же лилии, и как родители, закованные в стальные ошейники, исчезли в сером чреве телеги без окон.
Когда тишина вернулась, деревня горела, а в Андрее стучали две судьбы: его собственная и чья‑то чужая, проснувшаяся вместе с Искрой.