Рогар выпрямился, сосредоточившись на том, чтобы смотреть прямо перед собой и дышать размеренно, и некоторое время лишь побелевшие пальцы, стиснувшие каменный бортик, выдавали его истинные чувства.
– Посмотри на себя, – вздохнул мальчик. – Ты жалок. Ты так ненавидел Учителя, а сам стал таким же, как он. Торчишь без конца на этом своем балконе, любуешься своей империей. Трясешься от ужаса, как бы ее не потерять. Собственные дети тебя ненавидят. Да ты и не можешь называться их отцом, потому что отказался от них. Ты вел себя с Шионом, как учитель. Как Учитель, да. И удивляешься тому, к чему это привело?
– Исчезни, – простонал Рогар сквозь зубы. – Ты – плод воображения, не более того.
– Хочешь, скажу жестокую правду? – не унимался мальчик. – Ты уже потерял Эру. Существа из Надэры захватили ее. Да, их было много, а ты и понятия не имел, потому что они умеют то, что тебе и не снилось прежде. Так что все было зря. Наши смерти оказались напрасны. Все твои жертвы оказались напрасны. Это был заведомо проигрышный бой: ты один против столь многих.
– Исчезни! – заорал Рогар так громко, как только мог, и эхо его низкого, хриплого крика прокатилось по долине.
– Потому что если нет, – зловещим голосом продолжил мальчик, – то тебе придется смириться с правдой, гораздо более жестокой, чем я только что открыл. Ты не спрячешься от нее за ребенком, которым так страстно хочешь заменить нас с сестренкой. Она уже проросла в тебе, стала частью тебя. Помнишь, что рассказал Шион, тот мальчик, которого ты взял, чтобы обо мне не думать? Как Кайлин пришла к нему? Как страстно вела себя в постели? Как умоляла взять ее? «Пожалуйста, о, пожалуйста, войди в меня. Сделай меня своей». Разве она, слово в слово, не говорила и тебе того же? Даже она тебя обманула. Тебя все обманывают. Все.
Вновь согнувшись в три погибели, Рогар издал мучительный стон.
– Потому что если и это неправда, – совсем тихо, едва слышно закончил мальчик, – то реальность ты просто не сможешь принять. Как отбросил это перышко, словно сущую безделушку.
Дернувшись, Рогар всадил непослушное колено в бортик. На миг перед глазами стало темно, но он остервенело продолжал пинать камень еще и еще, пока нога не подогнулась, и он не рухнул вниз, наслаждаясь этим сладким, долгожданным спасением в виде кратковременной потери сознания. Очнувшись, некоторое время так и лежал на спине, наблюдая за снежинками, которые стали срываться с неба и сыпаться на его голую грудь и перекошенное лицо. Затем встал и спокойно, деловито оделся.