И всё бы было проще, если бы не он.
Данте.
Он даже не дёрнулся, не выдал ни одного жеста, способного сказать о слабости – лицо оставалось спокойным, голос уравновешенным, а поза безупречно собранной, как у человека, привыкшего быть центром в любой комнате.
Но я видела. Не глазами – кожей. Как внутреннее напряжение в нём сменило ритм. Как всё, что он держал в руках – ход вечера, интонации за столом, микродозы власти в бокалах и взглядах – вдруг стало хрупким.
Я почувствовала, как в этом мужчине, умеющем управлять всем – от рынка до молчания, – появилась едва заметная трещина. И знала – это из-за меня. Из-за того, как я вошла. В платье, которое нельзя назвать просто красным – это был цвет решения. Цвет, в котором нет вопроса «заметят ли». Это был не наряд, а намерение. Он знал. И именно поэтому – сжался.
Но внутри я уже знала – он во мне.
Валерио был вежлив, он флиртовал, как мужчина с образованием и сдержанностью, он играл словами, подбирал тон, выстраивал ритм. Он наклонился и поцеловал меня в щёку – не по-европейски, не из приличия. Он знал, куда целовать женщину, чтобы она потом вспоминала это не как жест, а как ощущение. Я почувствовала это касание – не губами, не кожей. В затылке. В позвоночнике. В животе.
И всё же, когда он ушёл, а я смотрела ему вслед, во мне не осталось лёгкости или желания. Осталась тревога.
А когда я перевела взгляд на Данте – поняла, что он видел всё.
И знал. Не просто то, что произошло. А то, что я чувствовала. Потому что он знал меня уже больше, чем должен был. Глубже, чем можно. Интимнее, чем позволено.
Я смотрела на него – и знала: этот мужчина уже живёт во мне. И если кто-то из нас проиграет, то не потому что сдался, а потому что слишком долго думал, что держит контроль, в то время как пламя уже пошло по венам.
Теперь я боюсь не того, что он опасен. Я боюсь того, как сильно я его хочу.
Вечер растянулся, как ленивый выдох, медленный и тёплый, будто кто-то, кого ты любишь, встал с дивана, не разбудив. Всё стихло. Даже смех, такой лёгкий днём, будто его было слишком много и он устал. Остался только шелест воды и ветер, пахнущий солью, деревом, возможно вином, но больше всего – чем-то таким… честным.
Простой, невидимый запах тишины, в которой наконец можно было дышать.
Я стояла босиком у поручня, пальцы ног уже, наверное, покрылись солью, и даже это ощущалось не как дискомфорт, а как доказательство, что я не сбежала. Что я осталась. Что я здесь – до конца, каким бы он ни был.