Подошёл к камину, налил себе виски. Я не пил, чтобы расслабиться. Я пил, чтобы не разорваться. Я хотел не напиться – а потерять контроль. Потерять его настолько, чтобы уснуть.
Чтобы вычеркнуть вечер, поцелуй, шоты, её фразы, её губы, чужие руки, своё бессилие.
Она не выходила.
Я вернулся к входу.
Открыл дверь – стоял на пороге, как человек, который уже видел всё.
– Выходи.
Тишина. Никакого движения.
Я подождал. Ровно столько, чтобы было не унизительно.
Потом закрыл дверь.
И пошёл внутрь.
Прошло минут пять. Или больше. Не знаю.
Когда она вошла, я уже сидел в кресле.
Виски медленно стекало по горлу, как решение, принятое слишком поздно.
Она посмотрела на меня. Не с вызовом. Не с упрёком.
Просто… как человек, который понял: всё равно не услышит ответа.
Я не встал.
– Комната наверху, направо. Отдохни, – сказал я, не глядя.
– Одна? – спросила она.
– Боюсь, бартендер не приедет. У него, наверное, сейчас нос на месте пришивают. – Моя челюсть сжалась. Я даже не пытался фильтровать тон.
Она помолчала.
– Ты не придёшь?
Я встал. Медленно. Как встают перед кем-то, кого нельзя ударить, но очень хочется.
– Нет, Кейт. Если ты сама не попросишь.
Она отвернулась.
Пошла к лестнице.
Легко, как будто её тело не помнило, как я нёс её на плече час назад, вырывая из клубной вакханалии.
Я услышал, как закрылась дверь.
Потом – тишина.
Потом – вода.
Она включила душ. Не сразу, а будто решила: надо что-то делать, иначе сойдёт с ума.
Вода текла двадцать минут.
Потом сорок.
Потом – час.
Я положил стакан. Поднялся.
Постучал.
Никакого ответа.
Повернул ручку.
Открыто.
Платье на полу.
Кожаное.
С открытой спиной. Брошенное, как исписанная страница.
Кейт – в душе. Шум воды – как набат в голове.
– Кейт? – позвал я.
Никакого ответа. Только пар. И звук воды, падающей на кафель. Как будто всё её тело теперь – только этот шум.
Я постучал в дверь душа.
– Кейт, ты в порядке?
Безмолвие иногда говорит громче, чем угрозы.
Иногда – всего одно движение, один взгляд, один силуэт в дверях – рушит всю конструкцию власти, построенную на словах.
Я видел женщин. Я владел ими. Я получал их покорно склонёнными, требующими признания, капризными и влюблёнными, я привык, что тело – валюта, а эмоция – капкан, в который попадают другие. Не я.
Но в ту минуту, когда дверь открылась и она появилась на пороге – я замер.
Это не был соблазн.