Посмотрела на меня.
Глубоко. До последней клетки.
И в этот взгляд вложила всё: “смотри, как я падаю”.
И она кончила.
Я держал её.
Молча.
Пока её оргазм не стихал волнами.
Пока она не упала на меня,
как будто с высоты.
Как будто спаслась.
Я поцеловал её в висок.
Она дрожала.
И прошептала:
– Боже… ты это сделал со мной…
А я подумал: “Нет, Кейт. Ты это сделала сама. Я просто… не помешал.”
Грудь её вздымалась. Медленно. Как море, в котором потонуло слишком много кораблей, чтобы ещё один имел значение.
Моё сердце билось не в груди, а в теле.
Во всём.
В пальцах, которые больше не могли просто держать.
В челюсти, которую сводило от желания.
Я рванулся.
Не грубо – точно.
Схватил её. Резко.
И перевернул.
Она упала под меня, с лёгким выдохом. Не удивлением – согласием.
Голая спина. Грудь. Бёдра. Пульс на шее. Влажность между ног, которая не просила разрешения быть – она требовала быть взятой.
– Теперь моя очередь, – прошептал я. Хрипло. Слишком низко, чтобы это было голосом. Это было решением. Животным. Мужским. Без объяснений.
Я вошёл в неё резко.
Глубоко.
До конца.
Сразу.
Без пауз.
Она застонала. Не как женщина. Как инструмент, на котором играет не новичок – мастер.
Я начал двигаться.
Не просто ритмично – с точностью. С тем ритмом, который знал бы каждый полководец, если бы войны выигрывались телом, а не армиями.
Её руки разлетелись в стороны. Пальцы в простынях. Волосы по подушке. Колени прижаты к моим бокам.
– Данте… – прохрипела она.
– Тише, девочка. Сейчас… я.
Я сжал её запястья. Поднял руки вверх – над её головой. Прижал. Зафиксировал. Чтобы не убегала. Чтобы не забыла – чья она сейчас.
Мои движения становились жестче. Глубже.
Я вбивался в неё, как будто пытался стереть её прошлое. Забить её имя в её же тело. Записать себя в каждую клетку её желания.
Я наклонился. Поцеловал шею. Лизнул ключицу. Укусил за мочку уха.
– Моя, – сказал я. – Поняла?
Она не ответила.
Она выгнулась.
Именно так, как я хотел.
Я отстранился.
Взял её за талию.
Поставил на колени.
И вошёл снова – сзади. Жёстко. Без объявления.
Она застонала. Прогнулась. Подставилась.
Её зад был идеален. Как грех, в который не веришь, пока не согрешишь.
Я бился в неё, как в дверь, которую никто больше не откроет.
– Говори, – сказал я. – Скажи, чья ты.
– Данте… – стон.
– Нет. Громче.
– Ты… Господи, ты…
– Нет. Кто я тебе, Кейт?