Я перевёл взгляд. Медленно. Он – не отвёл.
Лука никогда не боялся. Но сейчас, в голосе – нечто. Тревога? Замаскированная под иронию.
– Ты уверен, что можно подпустить её так близко?
– Я не подпускал. Она вошла сама.
– А ты?
– Я не закрыл дверь.
Он вскинул бровь. Медленно. Почти театрально.
– Santa Maria… Il nostro boss открыл дверь. Что дальше? Ключи от сейфа? Ключи от сердца?
Я подошёл к бару. Налил два стакана. Один – ему. Второй оставил себе.
– Слушай внимательно, Лука. Она не из нашего мира. Я знаю.
– Bravissimo. Хоть что-то ты ещё помнишь.
– Но она в моей жизни. И я не собираюсь это прятать.
Он подался вперёд. Жёстко. Без шуток.
– Данте… В мире, где каждый второй мечтает всадить тебе нож в спину ради доли в порте – ты водишь женщину по пляжу. Ты не просто её впускаешь. Ты ставишь её на линию огня.
Я сжал стакан. Не от гнева. От желания не сказать больше, чем могу.
– Россини активизировались.
– Я знаю.
– Наши в Марселе не вышли на связь.
– Отправь туда Гаспаре.
– Один из старых адвокатов начал сливать документы федералам.
– Вычисли, кто его прикрывает. Убери. Без шума.
Лука скривился.
– И пока всё это… ты готовишь ей ужин? С вином? С сыром – с рук?
Я подошёл ближе. Наклонился. Голос был низкий, глухой – не от ярости, от правды:
– Именно потому, что всё это – я готовлю ей ужин. Потому что если я не удержу то, что по-настоящему моё – я сгорю. Сгорю, Лука. Понимаешь?
Он посмотрел в сторону. И на секунду – не удержался:
– Я на твоём месте, может, сделал бы то же… – и замолчал.
Молчание. Не из вежливости – из осознания. Он допил. Тихо встал. Подошёл к двери. И уже на пороге – обернулся. Глаза были не насмешливыми.
– Тогда готовься, fratello. Потому что если она – твоя… Она станет нашей слабостью. А мир снаружи жрёт слабости на завтрак.
Щелчок двери. Я остался один.
За дверью – она. С моим именем на губах.
С телом, в котором я больше не сомневаюсь. С правом, которое я не дал – но которое она взяла.
А за окном – мир.
Голодный. Грязный. Жестокий.
Мир, который съедает всё, что мягкое. Всё, что чувствует. Всё, что дрожит.
Он не спрашивает, кому больно. Он просто берёт.
Но теперь у него на пути – я.
Я знал эту боль ещё до неё.
Просто раньше у неё не было формы. Не было имени. Не было голоса, который шепчет мне во сне.
Теперь она – моя боль. И моя ярость.
И если кто-то коснётся её – он исчезнет первым. Без предупреждения. Без следа. Без шанса.