Тимофей решил похитрее быть. Что толку злить этих отчаянных головушек. Для них зарезать человека ничего не стоит. Придется притвориться, а при случае и бежать.
– Дадим тебе прозвище Цыган и будешь лошадей красть! – снова слова Осипа потонули в хохоте.
– Но я не умею лошадей воровать! – с отчаяньем выкрикнул Тимофей.
– Научисси! – хохотал Осип, открыв широко рот, где торчало несколько зубов.
Понял Тимофей, что попал в переплет, и выбора у него нет никакого. Искать в Вязниках его никто не будет, тем более многие видели, что рыжий тащил его, обвиняя в воровстве. А кривда-то, она далеко бежит. Спросят, а куда, мол, делся чистильщик-то, парнишонка? Да баяли что чего-то он у кого-то украл. Поговорят денька два да, и позабудут его.
– Ну что надумал-то? Ась? – испытующе прищурился рыжий.
Горько стало на сердце у Тимохи, зарыдал он, сотрясаясь всем телом, от отчаянья.
– Ничего, ничего, – ухмыльнулся Осип, – золота слеза не вытечет.
Скучновато жилось Александре, как птице в золотой клетке. Огромный дом, прекрасный сад, на все готовые няньки. Папенька, богатый купец, всё время в разъездах по делам. Маменька нарядами занята, и в удивлении, что дочь не разделяет ее интереса к обновкам и ко всяким тряпицам. А и в самом деле не радовали Александру они.
– Какая-то ты, Сашенька, не такая, – обижалась маменька, когда приходила к ней похвастаться новым платьем или салопом, и встречала равнодушный взгляд. Не понимали Александру и девицы, дочери таких же купцов, у которых на устах тоже одна речь об обновах. Они собирались в кружки и разговоры у них лились рекой. И все о кружавчиках, рюшечках и юбочках. Не понимала Александра и сама, почему ей это так скучно было слушать. Пыталась она притворяться, чтобы не оттолкнуть ту или иную подружку, улыбалась, качала головой, будто бы восхищалась, а потом теряла канву разговора, и всё тут. Но, если кто-то рассказывал о каких-нибудь путешествиях, млело ее сердце, и мучила она рассказчика, чтобы тот описывал ей подробности. А уж как она зачитывалась этого рода книжками, не описать. Ничего не видела и не слышала вокруг. Уж и папеньку просила привозить ей книжки, а он всё забывал. Зато торжественно вынимал из сумок новые платья или туфли. Александра огорчалась и укоряла его, а он, оправдываясь говорил: