– Научить, говоришь?
Дробинин долго поправлял лучину в светце. Угольки с шипеньем падали в воду. Потом встал, заботливо подоткнул подушку под головой спящей Лизаветы, снова сел за стол:
– Неподходящее дело. Я осокинский работник, ты – казенный. Ежели Осокин, Петр Игнатьич, узнает.
– Да ведь я искать буду далеко, на Лобве опять где-нибудь или на Сосьве.
– Всё равно. Пока казенной меди мало, у Осокина задорого покупают. Мне-то что. Это Осокин так судить будет. А мне разве жалко? Руда – она божья.
Коптяков завздыхал, полез в свою котомку и поставил на стол новый штоф. Пили, ничем не закусывая.
– Нужна казне руда, – гудел Дробинин, – вот как нужна. Всякая – медная и железная. Хорошие-то места все расхватаны. Демидовы да Осокины, Турчаниновы да Строгановы. Казна, выходит, запоздала. Вот и идет у них меж себя война. А нас они как попало поделили.
– Это ты верно, Андрей, – война. А пуще всех Демидовы жадничают. Что ни год – завод новый, либо два.
– Цари! – кивнул бородой Дробинин. – Демидовы здесь царствовали, пока Татищева не было. Им уж и руды-то не надо, хватают зря, только чтоб казне или другим заводчикам не досталось. В Вые медную руду им вогулич открыл, так двадцать лет не трогали. А как пронюхали про Выю в Екатеринбурге, Акинфий Демидов давай скорей завод строить.
Коптяков встал с лавки, отошел, оглядываясь, шага на два и поклонился Дробинину земным поклоном.
– Научи, Андрей Трифоныч, – с тоской сказал он, – богом тебя молю. Ты, говорят, слово такое знаешь, что тебе руды открываются.
Дробинин нахмурился и нагнулся над столом. Потом вдруг расхохотался:
– Есть такое слово! Хочешь, скажу?.. «Глюкауф!» – вот какое.
– Глюкауф? – недоверчиво повторил Коптяков.
– Это я от казенного лозоходца перенял. Был такой в Екатеринбурге, немец. Гезе его звать. Лозой руды искал. Не знаю, уехал, нет ли. Плохо что-то у него выходило…
Егор опять заснул. Его разбудил осторожный стук в окно. В избе было темно. Все спали. Хозяин долго не просыпался. Наконец встал, кряхтя и отплевываясь. Подошел к окну:
– Кто там?.. Юла, ты?.. Сейчас, – в голосе Дробинина послышалась тревога. Он торопливо подошел к двери и брякнул деревянным затвором. Кто-то вошел.
Шлепнул на пол невидимый мешок.
– Чужие есть?
– Есть один лялинский.
– Спит?
– Спит.
– Разбуди его, пусть выйдет. И жену вышли пока. Да огня не вздувай.