велел, чтоб задерживали его как только могут. Поди, и сейчас из Старого завода еще не выехал. Нет, всё ладно устроится. Василию Никитичу отказать не посмеют, раз сам заявку повез.
– А кроме того вогулича, полагаешь, никто дороги на гору не знает?
– Никто. Она за такими болотинами, что в мокрое лето и вовсе не пройти Я с Анисимом ходил – с природным вогуличем – и то раза три в няше[9] тонул. Там летом и вогулы не бывают. А хороша руда, Никита Никитич, ох хороша!
– Что там хороша!.. Завода ставить всё одно не будем. Лишь бы капитан не завладел, не вздумал там казенный завод заводить. Ведь поперек всех наших земель тогда дорога пройдет, как ножом разрежет… Неприятность какая брату Акинфию! Смотри, Прохор, я тебя головой Акинфию Никитичу выдам.
– Помилуйте, Никита Никитич, чем же я виноват?
– Да, да… ты никогда виноват не бываешь. То вогулич виноват, что выдал гору, то конь, что ногу сломал, а ты всегда прав.
– Что опоздал-то я, Никита Никитич? Верно это, вчера бы еще мог здесь быть. Да ведь какими тропками обгонял-то.
– Вот теперь тропки. А вогулишку надо, знаешь, – того.
– Это так, Никита Никитич, – из-за гроба нет голоса.
– Эй, ты что? Чего еще выдумываешь? Ничего я тебе не говорил.
Ярцов гнал коня всю дорогу. Хорошо, что конь у Хрущова знатный – не трясучий и быстрый.
Подъезжая к Верх-Исетскому заводу, Ярцов уже видел, что не опоздал в контору. Успеет сегодня же заявку сделать. Близ крепости обогнал тележку парой какого-то купца. Купец важно развалился и едва посмотрел на согнувшегося в седле шихтмейстера.
«Вот, – подумал Ярцов, бережно прижимая локтем тяжелую сумку, – захочу, крикну: „Слово и дело государево“ – и отберу у него и коней и тележку. Ничего не скажет, еще сам на козлы сядет, погонять будет».
Эти слова – «слово и дело» – были в те времена чем-то вроде страшного заклинания. Их кричал человек, желавший донести о государственной измене, человек, узнавший новый способ обогащения царской казны, – словом, тот, кто хотел сделать донесение государственной важности. И того, кто крикнул эти слова, никто не смел задерживать. Напротив, – всякий, под страхом казни, должен помогать крикнувшему скорее добраться до самого высшего начальства. Ему давали охрану, для него хватали первый попавшийся экипаж, чей бы он ни был: он считался под особым покровительством власти.