– Ты кого хочешь родить! – взорвался Лаван. – Такого же ущербного, как сама? Из-за тебя боги наказали меня, ты проклятье семьи. Глядя на тебя, мать не может забеременеть и принести мне сыновей. Что ты возомнила о себе? Уходи вон, – он все больше распалялся, – в дальнем загоне для стрижки овец есть навес, шатер, не помню что, сама разберешься, отправляйся туда. Пусть тебе соберут еду, и немедленно убирайся с моих глаз. Посиди на лепешках и воде, может одумаешься. Да не смей появляться, пока я не позволю тебе вернуться.
Лаван выплескивал свою ярость, свое горькое разочарование о несбывшихся мечтах, все, что накопилось за долгие годы молитв и ожидания сыновей. Он не мог, да и не хотел себя сдерживать. Вздрагивая от злости, он отвернулся и, не глядя на сжавшуюся в пыли фигуру, направился в дом.
Лия умолкла, надежды больше не было, она умерла.
Адина, жена Лавана, смотрела на дочь из дальнего угла двора и тоже плакала. Тихая и покорная, она молила богов о сыне, ходила в храм к жрецам лекарям, выполняла все их наказы и принимала любые снадобья, что получала от них. Все было напрасно, боги покинули ее, чрево ее было пусто. Чтобы угодить мужу, она с покорностью принимала и упреки, и его ночные прихоти. Не было уже радости в их отношениях. Младшая дочь, любимица Лавана Рахель отдалилась от нее, а старшую ей даже не позволялось жалеть, настолько велика была к Лие нелюбовь мужа. Адина собрала корзинку с едой, какие-то овощи, кувшинчик с маслом, припрятанный от мужа нож, бурдюк с водой, все, что удалось в спешке собрать изгнаннице. Прижала дочь к себе, поцеловала, попыталась утешить. Две отвергнутые души прощались, не чувствуя в себе сил сопротивляться постылому бытию.
– Потерпи, дочка. Гнев остынет, и ты вернешься. Боги услышат нас, придет время, когда ты станешь хозяйкой и докажешь всем, что ты у меня самая лучшая. Потерпи, родная, – сказала и заплакала вместе с Лией.
Совсем смеркалось, когда Лия вышла со двора. Сумерки уже сгустились, луна еще не засияла на небосводе, и только первая звезда взирала, как серая груда тряпья передвигается по пыльной дороге. Внезапный толчок едва не сбил Лию с ног. Рослый сын местного богатея, Джераб, проходивший мимо, с издевательской усмешкой уронил: «Что, оборванка, не учили тебя уступать дорогу. Слава богам, выгнали тебя, теперь дышать легче станет».