Мила смотрела на него – и чувствовала, как в ней разворачивается не тревога, а тишина. Глубокая, тяжёлая тишина новой жизни, которую она впустила не на ночь, не на выходные, а навсегда.
Квартира не изменилась. Те же стены. Та же плитка на кухне, с трещиной у раковины. Те же занавески, те же тусклые лампы, та же потертая подушка на диване, которую она никак не могла заменить. Но всё теперь казалось другим. Воздух – чужим. Пространство – пересмотренным. Комнаты, к которым она привыкла, казались слишком тесными. Как будто за эти годы в них накопилось слишком много личного, что теперь должно было сменить тон.
Она вспомнила, как впервые оказалась в этой квартире. Три года назад, сразу после университета. Тогда она переехала из своего родного провинциального городка – тихого, старомодного, с ржавыми крышами и трещинами на асфальте. Там она родилась, там училась, там впервые поняла, что всегда будет чужой. Поступление в московский институт было её побегом. В Москву она ехала с одним чемоданом и плоской надеждой – на другое, лучшее, живое.
Мать, строгая, резкая, никогда не проявлявшая мягкости, не удерживала. Но когда пришло время, она продала их дом – добротный, кирпичный, построенный когда—то отцом, когда он был на пике влияния в их небольшом провинциальном городе. Дом стоял на главной улице, с просторными окнами, новыми коммуникациями и ухоженным садом – гордость семьи, пока всё не развалилось. Вырученных средств хватило на то, чтобы купить Миле однокомнатную квартиру в Москве, а себе – скромную, но удобную квартиру в центре родного города. Тогда они не обсуждали это. Просто однажды Мила получила ключи и адрес. В этом жесте была забота – сдержанная, отстранённая, но реальная.
Она помнила, как впервые зашла в эту квартиру: стены были голыми, пахло новым линолеумом и строительной пылью. Она поставила чемодан у стены, села на пол между коробками и поняла – это её. Первый раз в жизни – своё. Без криков. Без условий. Без обязанностей. Тогда она заплакала. Не от обиды. От облегчения.
С тех пор она жила одна. Спокойно. Сдержанно. Без всплесков, без обещаний, без долгов. И думала, что так будет всегда.
Она села тогда на пол, между коробками, и впервые заплакала не от обиды, а от того, что никто не придёт. Ни с упрёком, ни с утешением. Было страшно, но в этом страхе – что—то освобождающее. С тех пор она жила одна. Спокойно. Сдержанно. Без всплесков, без обещаний, без долгов. И думала, что так будет всегда.