«Я ошиблась», – пришло вдруг. Простой вывод. Сухой. Как диагноз. «Я не справлюсь». Он не звучал трагично. Наоборот, в нём была пугающая тишина. Тишина окончательного понимания, что силы кончились, а конца не видно.
Она закрыла лицо руками. Слёзы стали липкими, тяжёлыми, текли по подбородку, и ей вдруг стало стыдно. Не перед кем—то, а вообще – за то, что не может, за то, что внутри неё нет больше ни одного ресурса, ни одной живой пружины, только вялость и горечь.
И в этот момент в дверях появился Данила.
Он стоял в проёме в пижаме, с растрёпанными волосами и полусонными глазами, в которых, несмотря на сонливость, была внимательность, которой Мила от него не ожидала. Он не сказал ни слова, не задал ни одного вопроса – просто медленно, с осторожной нерешительностью, подошёл и обнял её.
Он обнял её неуверенно, неловко, с той осторожностью, с какой прикасается человек, не умеющий выражать чувства через прикосновения, но стремящийся быть рядом. Мила почувствовала, как лёгкая дрожь его рук передаётся и ей, едва ощутимая, но пронзительно точная. Тепло его ладоней медленно проникало сквозь ткань, и кожа на её спине отозвалась лёгкими мурашками, от которых всё тело слегка напряглось и замерло в ожидании чего—то важного и неизбежного.
В этом хрупком движении было столько подлинной ясности и простоты, что у неё перехватило дыхание. Когда он осторожно прижался лбом к её плечу, она ощутила, как дыхание Данилы, тёплое и неритмичное, касается её кожи, будто подтверждая реальность момента. И именно тогда Мила ясно почувствовала: он всё понял без слов, интуитивно, телом, всем собой.
Он не знал, что именно с ней происходит, но знал точно – ей сейчас плохо, и он хочет быть рядом.
Она не отстранилась. Не сделала резкого вдоха. Просто позволила себе обмякнуть – впервые. Его ладони были прохладными, руки – немного дрожали. Это объятие не грело, не лечило. Но оно было правдой. Единственной, которая сейчас могла что—то значить.
И вот в этой темноте, под лампочкой, которую она даже не включала, рядом с ним – растерянным, сонным, но по—настоящему присутствующим, – Мила вдруг поняла, что обратного пути больше нет: он уже обнял её, впустил в своё хрупкое внутреннее пространство, выбрал, пусть неосознанно, но безоговорочно, а она в ответ приняла эту связь – не как временную, а как ту, из которой не выходят.