– Ну а что? Сами понимаете: голод не тётка, пирожка не поднесёт.
– Какие нынче лживые насекомые у нас пошли, а ещё королём себя кличете! Это ведь откровенная утка! – с искренним негодованием бросил Олежа, громко так вытоптав из комнаты, после чего не навещал Григория ещё пару дней.
Наутро же третьего дня Олег бесцеремонно ворвался в темницу (хотя тут было окно, и даже куда более чистое, нежели чем в квартире Григория Степановича) к заключённому в сопровождении более сдержанного Василия Николаевича, за которым увязалась заплаканная секретарша Василиса.
Олег бесстрашно прошествовал вплотную к самой клетке, распластав бумажку на решетчатых прутьях.
– Смотрите! А ну-ка, живо смотреть!
Ещё сонный Григорий Степанович, протерев свои загноившиеся глаза, загадочно уставился на собственный портрет.
– Что? Что происходит? Зачем вы распечатали мою фотографию? Меня ищут?
Олег издевательски выдавил смешок, облизнув нервно губы:
– Он ещё и спрашивает! Не вас, пожиратель душ, а несчастного, которого вы действительно смели проглотить. Забыли уже?
– Я съел самого себя?
– Олег, оставь его. Тараканы живут инстинктами, сам ведь знаешь, – встрял Василий Николаевич.
– Его нужно сдать правосудию! – взвизгнула Василиса.
– И много вы ещё душ загубили? – прошипел Олег.
– Всего лишь одну, молодой человек… – с грустью отозвался Григорий.
– Синицина Григория?
– Именно…
– Да не врите, тараканий начальник! С таким-то пузом, ай!..
– Такова печальная правда жизни, молодой человек, – расстроенно произнёс Григорий. – Сначала, в самые нежные годы, вам кажется, что вся жизнь впереди; что любые двери открыты перед вами… А потом вы не становитесь народным кумиром, вас бросает любимая женщина, и вот вам уже бог знает сколько лет, вы стоите в очереди за колбасой в затхлом магазинчике, а потом вас и вовсе принимают за таракана, сажая в клетку…
Василий Николаевич растерянно спросил:
– Народным кумиром? Вы что же, стихи писали?
– Да не так чтобы.
– Песни о мирском завывали?
– Это пожалуйста, но лишь для себя.
– А в чём тогда ваша трагедия?
Григорий Степанович глубоко вздохнул:
– Да в том, товарищ, что у меня и в мыслях не было заняться подобным, если так можно выразиться, искусством. Вот и душа болит, когда понимаешь упущенные возможности.
– Вот эдак запел, а?! – Олег прервал культурную беседу. – Вы, Василий Николаевич, не сочувствуйте. Ведь врёт, подлец. Разжалобить нас пытается, а ведь мы всё про тебя знаем, душегуб! – молодой человек смял бумажку и с чувством швырнул в таракана.