– Стойте, братья мои, обойти надо бы.
И глядь, пошурудили палкою, а там ямища глубокая, да колья острые. Всё обустроено как надо, следов свежих никаких. Вот тебе заброшенная тропа, которая ведёт к Ильмень озеру. Замудрённые эти староверы. Для кого живут? Царя понятно ненавидят, людей его служивых, это то да. Ходят в рубищах, жён, детей держа в страхе смертном и подчиняются извергам, толи страшно сказать слово такое – нелюдям. Поведал об этом ските человек в рясе, а Алексею Меньшикову донесли приказные тайные людишки, что по кабакам да ямам сидят, слушают. Этот что в рясе, бубнил, бубнил чушь всякую, несусветную, а человек всё, незаметно записал.
Мол с этого скита, люди пропадают в тар – тарары. А когда в Тайном приказе умный человек разобрал записку эту, сам то толком, ни черта, ни дьявола не понял, но насторожился аки пёс на охоте. Чутьё у него, на всякое такое непонятное и воровское дело. Алексашке доложили, а тот сразу самому царю. Пётр Алексеевич неделю целую ходил, глаза горят, весь на взводе, ну и грозно выдал:
– Собирайся раб божий Алексашка в дорогу. С собой возьми людей верных. Что бы из таких, что если чёрта увидят, то не забоятся, а рога ему по быстрому оторвут, да копыта с козьей мордой собакам скормят. С собою припасов на месяц, да вина доброго. Так вот, всё это у нас позади стоять будет, да ждать приказа, где скажу. Человека этого, в рясе с вывихнутым умишком, тоже берём. Не от мира сего, нам такой пригодится.
– Ещё нужен один, что в лесу родился с волками, да медведями знает как сладить, если что. Мы то, всё больше по ратному, да морскому делу, а слуги наши пусть сидят тихо и ждут часа тревожного.
Пётр шёл по лесной тропке, думалось легко, мысли вертелись как пчёлы над медведем, что сунул лапу в дупло, да проворно потащил мёд себе в пасть голодную. Вот бы, отшельники не вылезли из леса диким роем, ужо они – то разбираться не будут, а насядут воровской шайкой. Что уж там, и поминай как звали, царь не царь, инок не инок. Загубят души людские по чём зря и всё тут. Хоронятся воры, ну что ж, на фортуну обопрусь, да ангелы хранители подсобят, сам гляди не плошай.
Пётр повернул голову, чуть в сторону, где лежала поваленная сосна. На ней сидел хмырь лесной, в рубище драном, ликом чёрен, а морда коматая. Борода нечёсаная, аж на до живота достаёт. Ветки да листья прошлогодние в ней торчат, глазищами красными зыркает, не иначе чёрт лесной. Веришь не веришь, а вот он лихоманец лесной собственной персоной. Пётр ткнул палкой Алексашку в плечо, тот же быстро сообразив, проворно кинулся в сторону лешего. Удальски перепрыгивая через вывернутые коряги, корчи, вскрикивая ругательства, почти добежал до странного лесного чудища. Чуть не хватило, как тут затянуло лесного вурдалака туманом молочным. Алексашка встал у бревна, как вкопанный, смотрит, ан нет уж никого, а туман паром растаял. Привиделось, иль проворен лесной косматый так, что ни догнать не увидеть более. Пётр подал команду.