на похоронах. Я едва не расплакалась. Но прежде чем из глаз у меня брызнули
слезы, мне стало не до скорби. Сол не сам забрался на плиту и перестал
дышать. Кто-то положил его туда, и этот кто-то был в комнате в течение
последних пяти минут.
Я бросилась в фойе. Дежурный все еще что-то объяснял посетителю.
Сначала я хотела все рассказать, но затем решила этого не делать. Мне будет
нелегко объяснить, как убитому шоферу моих друзей довелось здесь очутиться и
при каких обстоятельствах я обнаружила труп. Не менее трудно было бы
объяснить и совпадение, вследствие которого я вчера оказалась поблизости,
когда другой человек умер столь же загадочной смертью. Причем была я там
вместе с подругой, шофер которой лежит сейчас мертвый в комнате для
медитаций. И нас обязательно спросили бы, почему мы не заявили о двух
пулевых отверстиях, которые появились в машине.
Я ретировалась из здания ООН и помчалась по ступенькам в сторону улицы.
Я понимала, что должна сразу же отправиться к властям, но пребывала в ужасе
от случившегося. Сол был убит в комнате через минуту после того, как я
покинула ее. Фиске был убит через несколько минут после начала перерыва. Оба
убийства произошли в общественных местах, и рядом находились ничего не
подозревающие люди. Оба раза на месте преступления был Соларин. У него
имелось оружие, верно? И он был там. Оба раза.
Итак, мы играем в игру. Хорошо, но если так, я хочу знать ее правила.
Направляясь по холодной улице к своему безопасному, теплому офису и
обдумывая произошедшие события, я чувствовала, как страх и растерянность
уступают место решимости. Я должна поднять завесу таинственности, окружающую
эту игру, установить правила и игроков. И быстро. Потому что фигуры
двигались слишком близко от меня, чтобы я могла спать спокойно. Я не
подозревала, что совсем недалеко от меня скоро будет сделан ход, который
перевернет всю мою жизнь…
– Бродский в ярости, – нервно сказал Гоголь.
Едва завидев, как в двери отеля "Алгонкин" вошел Соларин, телохранитель
вскочил с мягкого кресла в фойе и, забыв про свой чай, кинулся навстречу
шахматисту.
– Где вы были?
Бледная кожа Гоголя была белее простыни.
– На улице, дышал воздухом, – спокойно ответил Соларин. – Здесь вам не
Россия. В Нью-Йорке люди ходят гулять, не уведомляя перед этим власти о
своих перемещениях. Вы думали, я собираюсь перебежать?