Священник говорил с тихой болью, почти физически ощутимой в его голосе. Он помнил свои собственные ошибки прошлого, свою юность в фашистской Италии и последовавшее за ней раскаяние. Этот опыт делал его осторожным и подозрительным к любой перемене власти, особенно той, что обещала рай на земле через кровопролитие.
– Люк, – сказал Коумба, глядя прямо в глаза Дюпону, – что ты думаешь? Ты знаешь генерала. Ты знаешь, на что он способен?
Дюпон сделал глубокий вдох, на секунду закрывая глаза и собираясь с мыслями. Он хорошо знал генерала Армана Н’Диайе – человека харизматичного, безжалостного, обладающего той особой способностью внушать людям веру в свои идеалы, даже когда за ними скрывалась лишь личная жажда власти и богатства.
– Генерал Н’Диайе опасен, – ответил он медленно. – Я видел таких людей раньше. Они обещают многое, но в конце концов страна погружается в хаос и кровь. Он использует разочарование людей, чтобы получить власть. А власть для него – это только средство для обогащения и удовлетворения амбиций.
– Ты говоришь так, будто у нас есть выбор, – проговорил Жоэль с раздражением, чуть повысив голос. – Но выбора нет, Люк. Или мы выступаем сейчас, или Мбуту окончательно задушит страну. Что ты предлагаешь – просто ждать и смотреть, как гибнут люди?
В комнате снова воцарилась тяжёлая тишина. Дюпон видел в глазах Жоэля гнев и нетерпение, видел разочарование и усталость в глазах старейшины и понимал, что любое решение, которое примет он сейчас, повлияет на жизни этих людей.
– Я предлагаю быть осторожными, – произнёс Дюпон, стараясь звучать убедительно. – Генерал не тот, за кого вы его принимаете. Да, он обещает свободу и справедливость, но поверьте – единственное, чего он хочет, это заменить французские компании на английские. Поверьте, ему наплевать на страдания народа так же, как и Мбуту.
– А что тогда делать? – спросила вдруг Серафина. Её голос прозвучал неожиданно резко, и все обернулись к ней. – Просто ждать? Пока нас всех не убьют или не прогонят?
Она смотрела прямо на Дюпона, и в её глазах блестели слёзы ярости и страха. Она была молодой и наивной, и оттого её слова были особенно болезненны. Люк почувствовал, как внутри что-то сжалось – её вопрос был тем самым, который мучил его каждую ночь, когда он лежал без сна в своей комнате в Вилль-Роше.