Салим понял слова деда о карте и амулете. Когда он держал амулет у сердца, чувствуя его прохладу и свою собственную, пусть и слабую, но упрямую решимость, на пустой карте из верблюжьей кожи проступали еле заметные линии, древние символы и призрачные ориентиры – очертания скал, направление движения дюн. Но они были непостоянны, менялись в зависимости от его состояния духа и намерений. Если его одолевал страх или сомнение, символы расплывались или исчезали вовсе. Карта была отражением его внутреннего мира, а амулет – ключом к его проявлению.
Пустыня подбрасывала ему миражи – не просто искажения света, а коварные, дьявольские иллюзии, созданные, как чувствовал Салим, той самой злой силой, о которой говорил дед. Он видел сияющие озера с кристально чистой водой, тенистые рощи пальм, полные сочных фруктов, даже манящие видения родной деревни, где его ждали близкие. Эти видения были настолько реальны, настолько желанны, что инстинкт выживания кричал, требуя броситься к ним. Но стоило только приблизиться, как они таяли в воздухе, оставляя после себя лишь звенящую тишину и обжигающую пустоту. Песок под ногами то вяз, как болото, готовое поглотить его, то становился твердым, как камень, не давая продвинуться. В небе постоянно кружили стервятники, терпеливо ожидая, а ночами слышался вой невидимых существ, вселяющий ужас.