В этот миг я вспомнил дом. Вспомнил сарай, где я впервые рисовал Габи совсем голую. Смешная симпатичная девчонка с рыжими волосками, которые совсем недавно появились на её девственной природе. Было смешно, но я купил её тело за всего за одну плитку швейцарского шоколада. Было это всего полгода назад. Я не знал, что окажусь здесь на восточном фронте. Ведь тогда я вполне мог уговорить её стать моей. Наверное, надо было ей «вдуть», как говорит Краузе. Вдуть – это, чтобы хоть иметь представление о том, что это такое. Я почему–то не думал, что мне придется идти на войну. А судьба, как всегда распорядилась по–своему. Теперь я здесь в России, в холодном окопе, а она там в Тюрингии.
– Думает пусть наш фюрер! –сказал Краузе. –Наша задача Крис, выжить, чтобы вернуться домой и отдать долг всем немецким фрау, которые к тому времени станут вдовами. На нас с тобой будет лежать печать ответственности за их оплодотворение.
– Нам господин обер-фельдфебель, будет не до немецких фрау. Лемке сказал, что поступил приказ прорвать эту чертову блокаду.
– Твой Лемке, собачье дерьмо. Ты больше его слушай. Он каждому вешает на уши спагетти, как говорят русские. А без поддержки – эти русские парни сделают из нас настоящий колбасный фарш и упакуют его в спичечные коробки – сказал обер-фельдфебель, натягивая перчатки. –Ну, что – ты готов?
– Так точно господин обер-фельдфебель, – готов уже целых полчаса!
– Ну, так давай, иди, попрощайся с камрадами. Уже вечер, а нам тащиться, через передовую, будь она проклята, – сказал Краузе.
Я попрощался со своими друзьями. Взяв ранец и фанерный чемодан, я вышел на улицу следом за Краузе.
– Черт, черт, черт какой холод! Не хочется ползти к этому Крамеру. Но приказ, есть приказ. Старина Зюлов, ждет тебя, как второе пришествие Иисуса Христа.
Я шел следом за ним, стараясь не отставать, и постоянно пригибал голову, чтобы не светиться на фоне снега, перед прицелом русских снайперов, которых, как нам казалось, было столько, что они не давали нам свободно передвигаться.
В нашем районе пока было тихо. Где–то за рекой на западной стороне, где окапались большевики, слышался лай собак. До русских позиций через реку было около двухсот метров. На каждое движение на нашей стороне, на каждый звук, эти вольные стрелки открывали прицельный огонь, как бы соревнуясь в количестве подстреленных целей.