Вот так по-фронтовому буднично, началась моя новая жизнь – жизнь в дивизионной разведке.
После грандиозного провала «великого сталинского штурма», который, состоялся в канун рождества, девятая карательная айнзац команда, которая квартировала до блокады недалеко в Сураже, получила приказ, произвести в городе акцию устрашения. В начале января, «Иванам» удалось потрепать карателей, отправив на свидание с богом больше батальона СС. За этот позорный разгром гарнизона в Крестах, каратели устроили в городе настоящую «кровавую баню». Они согнали полторы тысячи евреев местного гетто в старые телятники и запалили их. От этого смрад от горелого мяса повис в морозном воздухе на целую неделю, пока обгорелые трупы не промерзли.
Попрощавшись со своим сменщиком, я двинулся вслед за батарейной «мамашей».
По службе Краузе знал в городе все дыры и «крысиные тропы», по которым мы ползали по улицам и домам местных жителей в поисках шнапса, провианта и трофеев из шерстяных вещей.
Он спустился в церковный подвал. Там располагалась наша батарея. Я последовал следом за ним, погружаясь в атмосферу сырости, духоты и больничного смрада. В те жуткие дни блокады в подвале православной церкви имени «святого Николая», как звали её русские, квартировал дивизион полевых пушек, «leIG –18». Здесь было тепло. Камрады топили чугунную печку, которая досталась нам от бежавших «Иванов» и её тепло согревало нас от русских морозов.
Уставшие, голодные и замерзшие камрады из дивизиона лейтенанта Фрике, отдыхали на трехэтажных деревянных нарах, которые были сколочены нами в минуты затишья. В соседнем помещении подвала, был оборудован полевой лазарет. Там была вотчина полковых докторов и санитаров, которые делали всё, чтобы вернуть к жизни раненых и больных.
В дни блокады на душе было жутко тоскливо. Со всех сторон гарнизон был окружен русскими. Боевой дух стремительно покидал нас, как уходит воздух из пробитой автомобильной камеры. Мы неутомимо молились господу о спасении, но Бог почему–то не слышал этих молитв. Смерть продолжала пожинать кровавую жатву, и конца этому кошмару не было видно.
Где–то в глубине подвала, полковой капеллан, гауптман Шнайдер, от простуды осипшим голосом читал над убитыми библию. Каждый день камрады выносили окоченевшие трупы на улицу в холодную церковную пристройку. Их надо было хоронить, но рыть промерзшую на два метра землю, ни у кого не было желания. Этот ежедневный ритуал напоминал настоящее безумие. Было такое ощущение, что все мы были обречены.