Андрей сидел неподвижно, все обаяние и насмешка слетели с его лица. Он смотрел на письмо с такой же концентрацией, с какой Елена смотрела на него минуту назад.
"Твоя, кто не имеет права произнести своего имени…" – тихо повторил он. – "Это не от мужчины. И не просто от влюбленной женщины. Это… запрет. Социальный? Политический? Или что-то другое?"
Елена не ответила сразу. Она перебирала в уме все, что знала об Элеоноре Вронской. Муза, богема, вращалась в самых разных кругах. У нее были романы, о которых шептались, но в основном с мужчинами. Ничего такого…
"В ее официальной биографии нет никаких упоминаний о… такой глубокой привязанности. Тем более к кому-то, кто не мог назваться своим именем", – прошептала Елена, скорее самой себе.
"Официальная биография – это парадный портрет", – возразил Андрей, его голос все еще был приглушенным. – "А это… это изнанка. Это правда, которую прятали". Он встал и подошел к столу. Его глаза, ранее насмешливые, теперь были полны серьезности. – "Кто мог писать такое Элеоноре Вронской в 1917 году? Кто-то известный, раз его имя "великое", но кто не мог открыто признаться в чувствах? И почему? Это может быть что угодно – другой художник? Политический деятель? Или… женщина? В ту эпоху подобные отношения были… очень опасны".
Он протянул руку, собираясь взять письмо, но Елена едва заметно прижала его рукой.
"Сначала – опись", – напомнила она, хотя голос ее звучал не так уверенно, как раньше. Этот маленький клочок бумаги всколыхнул в ней что-то, чего она не чувствовала очень давно. Любопытство, да. Но еще и… сочувствие. К тому, кто писал эти строки. И к той, кто их хранил.
Андрей посмотрел на ее руку, потом на ее лицо. В его глазах мелькнуло понимание. Он не настаивал.
"Хорошо, Елена Анатольевна. Опись так опись. Но я чувствую, что мы только что открыли не просто ящик со старыми вещами. Мы открыли… шкатулку с двойным дном. И это письмо – только первый ключик".
Он отошел чуть в сторону, позволяя ей продолжать работу. Но напряжение в воздухе не рассеялось. Оно теперь висело между ними, как невидимая нить, связывающая их с неведомым "несравненным" и его (или ее) великой, запретной любовью. И Елена вдруг поняла, что этот проект не будет просто академическим исследованием. Это будет погружение в человеческую драму. Драму, которая, возможно, окажется ближе к их собственной жизни, чем они могли себе представить.