.
– Что это? – спросил он, и в его голосе появилась сталь.
Мия сжала кулаки. Ложь уже не сработает. Он видел слишком много. Но правда была ещё опаснее. Она посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, кто он: враг или союзник. Его лицо было напряжённым, но не враждебным. И эта дрожь в его руке… Она знала, что это значит. Он чувствовал. А значит, он был уязвим.
– Ты хочешь знать правду? – спросила она тихо, почти шёпотом. – Или тебе проще остаться в неведении?
Эйден молчал. Его пальцы разжались, и пустая капсула упала на пол, расколовшись с тихим звоном. Этот звук эхом отозвался в тишине архивов, и Мия поняла: пути назад нет. Ни для неё, ни для него.
Эйден Келл смотрел на осколки капсулы у своих ног. Тонкий пластик разлетелся по бетонному полу архива, и каждый кусочек казался обвинением. Он не должен был её ронять. Не должен был приходить сюда. Не должен был смотреть в глаза Мии Тарн, когда она задала свой вопрос. Ты хочешь знать правду? Эти слова жгли, как раскалённый металл, и он не знал, что ответить.
Мия стояла в двух шагах, её тёмные глаза изучали его с напряжённой внимательностью. За её спиной терминал мигал, высвечивая строку, которую Эйден не мог игнорировать: Протокол Стазис-1. Формула и побочные эффекты. Он знал, что это значит. Или думал, что знал. Как учёный, он изучал Стазис годами – его молекулярную структуру, механизм подавления нейронных импульсов. Но побочные эффекты? Совет уверял, что их нет. Доктор Вейн повторяла это на каждом собрании: Стазис – это дар, спасение от хаоса эмоций. Тогда почему Мия смотрела на него так, словно он держал в руках яд?
– Я не понимаю, – сказал он, и его голос дрогнул. Он ненавидел эту слабость, этот сбой, который начался утром и теперь разрастался, как трещина в стекле. – Что ты делаешь здесь? Это… это не твоя работа.
Мия прищурилась, и на секунду Эйдену показалось, что она сейчас уйдёт, оставив его с вопросами и разбитой капсулой. Но вместо этого она шагнула ближе, так близко, что он почувствовал тепло её дыхания. В Эрадоне никто не подходил так близко. Это нарушало протокол. Это нарушало всё.
– Моя работа, – сказала она тихо, – это чинить то, что сломано. А этот мир, Эйден, сломан сильнее, чем ты думаешь.
Её слова ударили, как молот. Он хотел возразить, сказать, что она ошибается, что Эрадон – это порядок, стабильность, совершенство. Но слова застряли в горле. Вместо этого он вспомнил утро: пустую капсулу, её холодный вес в его руке, и то, как его сердце сбилось, когда он увидел улыбку Мии. Это не было нормальным. Это не было безопасным.