Посыльный, молодой человек с перепуганными глазами и мокрым плащом, действительно принес весть, выходящую за рамки потерянных табакерок. Финеас «Пип» Уистл, королевский шут, был найден в своих апартаментах бездыханным. Его земная комедия подошла к финалу. «Сэр Чарльз Уэзерби просит вашего содействия, милорд, – выпалил посыльный, комкая в руках шляпу. – Обстоятельства… э-э… несколько туманны. Никаких явных признаков насилия, но… шут не должен был умереть. Не так. Не сейчас». «Смерть редко советуется с нашими ожиданиями касательно ее своевременности, молодой человек, – заметил Эш, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. – Однако, почему именно я? Разве Скотланд-Ярд не располагает достаточным количеством бравых молодцов для расследования столь… деликатного дела?» Лорд Пиппингтон не был официальным следователем. Однако за ним тянулась тонкая, едва заметная репутация человека, способного распутывать дела, где логика пасовала, а здравый смысл предпочитал тактично удалиться. Пару раз его проницательность и нестандартный подход помогали там, где другие заходили в тупик, особенно если дело отдавало легким привкусом необъяснимого.
«Сэр Чарльз полагает, что ваш… э-э… уникальный взгляд на вещи может оказаться полезным, милорд, – посыльный явно цитировал, и цитировал с трудом. – И потом… шут. Это не совсем обычное дело». «Пожалуй, вы правы, – Эш поднялся. – Умереть в наше время – это уже само по себе неординарно. А умереть будучи королевским шутом… это почти вызов общественному вкусу. Дженкинс, мой плащ и трость. Похоже, «Джентльменский журнал» подождет».
Апартаменты Финеаса Уистла располагались в одном из старых крыльев дворца, куда редко заглядывало солнце и еще реже – высокопоставленные вельможи. Воздух здесь был спертый, пахнущий пылью, старым деревом и чем-то неуловимо сладковатым, как забытые на чердаке детские игрушки. Комната шута представляла собой живописный хаос: книги вперемешку с театральным реквизитом, яркие ткани, маски с застывшими гримасами, разбросанные листы с какими-то набросками – не то стихов, не то карикатур. Это был застывший карнавал теней и отзвуков смеха, теперь удушливо тихий. Сам Финеас Уистл лежал на кровати, под балдахином из полинявшего бархата. Он выглядел так, словно просто прилег отдохнуть после утомительного представления, и лишь неестественная неподвижность и восковая бледность лица выдавали истинное положение дел. Сэр Чарльз Уэзерби, полный мужчина с одышкой и вечно озабоченным видом, топтался у окна. «Вот, милорд, как есть, – пропыхтел он. – Доктор осмотрел. Говорит, сердце остановилось. Но почему? Он был здоров как бык, хоть и питал слабость к дешевому вину и поздним бдениям». Эш молча оглядел комнату. Его взгляд задержался на письменном столе, где среди бумаг выделялся странный предмет – небольшой, тускло поблескивающий череп, вырезанный не то из кости, не то из очень старого дерева. Он был слишком мал для человеческого, и на нем застыла неестественно широкая, почти хищная ухмылка. «Я оставлю вас на некоторое время, милорд, – сказал сэр Чарльз, явно обрадовавшись возможности покинуть комнату с ее тягостной атмосферой. – Возможно, в тишине вам откроется то, что ускользнуло от нашего поверхностного взгляда. Я буду в соседней приемной».