Профессор Вейр застыл, не решаясь заговорить первым. Незнакомец открыл глаза – медленно, будто пробуждаясь от долгого сна – и повернул голову в их сторону. Затем поднялся со скамьи с непринужденной грацией человека, привыкшего к созерцанию. Его голос прозвучал тихо, но со странной уверенностью:
– Вас сюда не вела тропа. Ни одна из тех, что я знаю. Вы пришли издалека, но не из гор. Не с побережья. Не из других провинций. Ваши глаза – как зеркало, в котором отражается что-то, что еще не случилось.
Вейр перевел взгляд на Эвелин. Та ответила едва уловимым кивком, в котором профессор прочел одобрение и обещание поддержки. Он сделал шаг вперед и проговорил с легким волнением:
– Мы пришли не по дороге. Мы пришли – из времени. Из одного из его будущих берегов.
Хозяин беседки плавным движением руки указал на противоположную скамью в беседке – этот жест, исполненный ровно той степени непринужденности и утонченности, что отличала просвещенных мужей эпохи Тан. Его пальцы сложились в изящный илань – жест, которым конфуцианские ученые приглашали к дискуссии:
– Прошу разделить со мной скромный покой этого павильона, – произнес он, и в этих словах звучала вся ритуальная формульность, смягченная легкостью даосского отшельника.
Гости опустились на широкую скамью для гостей, сделанную из хуанхуали – драгоценного красного сандала, чьи плавно изогнутые подлокотники напоминали очертания далеких горных хребтов. Перед ними, на низком столике из черного цзытаня (палисандра), стоял керамический чайник, покрытый изумрудно-зеленой глазурью. Из его изящного носика еще поднимался легкий пар, а петлеобразная ручка сохраняла тепло недавнего кипятка. Рядом, в почтительном полукруге, располагались пустые чаши – нефритового оттенка фарфоровые чавани, ожидающие своей очереди.
Теплый весенний воздух, напоенный ароматом цветения слив, обволакивал беседку. Смолистый запах сосен смешивался с запахом сливового цветения и легкой сыростью от ближайшего ручья. Где-то вдали кричала цапля – ее голос, похожий на скрип бамбуковой флейты, растворялся в вечерней тишине. По небу, окрашенному в цвета циньских шелков – розовато-золотистые у горизонта, лиловые над головой – медленно плыли белоснежные облака.
Профессор Вейр слегка поклонился, сложив ладони у груди в традиционном танском жесте гуншоу: