Девушка купила квартиру еще в 30-х – вернее, получила за услугу. С тех пор многое изменилось в стране, но не в ней.
Мила повернула ключ и толкнула дверь плечом – замок всегда открывался с лёгким упрямством, будто дом не любил чужаков, даже если этот чужак – его хозяйка.
Пыльные солнечные полосы легли на деревянный пол. Город шумел за окнами, но здесь, было удивительно тихо. Эта квартира не была единственной в её распоряжении – но именно здесь Мила чувствовала себя… настоящей. Ни одной лишней вещи, ни показной роскоши. Только время, притаившееся в стенах.
Мила закрыла дверь и сняла легкое пальто, повесив его на крючок у зеркала. В прихожей пахло сухой лавандой. Она остановилась перед зеркалом и посмотрела на своё отражение.
Она давно не нуждалась в том, чтобы проверять свой внешний вид, но привычка осталась. Зеркало не врало. Оно показывало ту же самую женщину, что смотрела в него столетия назад: тонкие черты лица, мягкий изгиб шеи, высокие скулы. Волосы, цвета каштанового дерева, были аккуратно заплетены в жгут и перевязаны старинной серебряной булавкой. Она закрутила в руках выбившуюся прядку – когда-то тёмно-каштановая, теперь она отливала медным. Волосы выгорают, особенно летом, и особенно у тех, кто не меняется столетиями. С виду ей можно было дать лет тридцать в мягком свете. Может, меньше, если не приглядываться. Тело менялось, мода и слова вокруг – тоже. Но внутри, если заглянуть глубже в глаза, она оставалась той самой девочкой с новгородской земли. Та, что однажды – в чужой земле, среди мрака плена и дыма битв – в темном лесу у озера вызвала богов. Тогда, тысячи лет назад, она впервые произнесла их имена вслух – Перун, Жива, Лада – и попросила не любви, не власти, а силы. С тех пор она жила. Сквозь пожары, войны, чуму, империи и революции. Люди исчезали, менялись одежды, языки, дома. А она оставалась. Потому что боги ничего не дают просто так. Об этом она, впрочем, не вспоминала без нужды.
Она прошла вглубь квартиры – в кабинет, где почти не бывала в дневное время. Здесь окна были занавешены тяжёлой тканью, воздух пах старой бумагой, ладаном и чем-то еле уловимым, как старые страницы, впитавшие чужие тайны.
Комната была светлая днём и почти чернильная вечером, особенно когда она не включала свет. Стол стоял прямо напротив окна, спиной к нему. По обеим боковым стенам – книги, тома на латыни, кириллице, французском, немецком и других языках. Некоторые из них стоили состояния. Некоторые – вообще не имели цены.