«Синий Гарлем». Клуб с репутацией столь же дымной, как и воздух внутри него. Место, где богатые и влиятельные мужчины города искали забвения в клубах сигарного дыма, звуках надрывного джаза и обществе женщин с глазами, видевшими слишком много. Лила Вэнс. Имя ничего мне не говорило, но направление было задано.
– Спасибо, Арчи, – я убрал сережку. – Как всегда, твоя память – настоящий антиквариат, бесценный.
– Рад служить закону, детектив, – Пинкус криво усмехнулся, и в этой усмешке было больше знания о темных делах города, чем во всех полицейских отчетах. – Особенно, когда это не касается моих скромных дел. Заглядывайте. Может, подберете что-нибудь для своей дамы… если таковая имеется.
Я промолчал, лишь кивнув. Дамы в моей жизни появлялись и исчезали, как тени в переулках этого города, оставляя после себя лишь привкус разочарования и пепел несбывшихся надежд.
Выйдя из душной лавки Пинкуса на улицу, я вдохнул влажный, пропитанный выхлопными газами воздух. «Синий Гарлем». Лила Вэнс. Серьга начинала свой рассказ. Теперь вопрос был в том, как заставить эту певичку допеть его до конца. И не окажется ли ее песня погребальной для кого-то еще.
Глава 3: Песня сирены в дымном сумраке
Вечер укутал город своим бархатным, пропахшим бензином и сыростью плащом. Огни реклам неохотно протыкали туман, отражаясь в мокром асфальте маслянистыми пятнами. «Синий Гарлем» пульсировал в этом сумраке приглушенным неоновым светом, словно больное сердце, обещающее сомнительное утешение заблудшим душам.
Дверь выплюнула меня в густой, как патока, полумрак, пропитанный табачным дымом, терпким ароматом дешевого виски и дорогих духов, смешавшихся в один удушающий коктейль. Надрывный саксофон плакал где-то в глубине, жалуясь на вселенскую несправедливость, а контрабас отбивал глухой, тревожный ритм. Публика была под стать заведению: холеные дельцы с глазами хищников, расслабленно откинувшиеся в глубоких креслах; их спутницы – яркие, как тропические птицы, с заученными улыбками и скучающим взглядом; одиночки у стойки бара, ищущие на дне стакана ответы, которых там отродясь не бывало.
Я нашел себе столик в углу, откуда сцена была видна как на ладони, а сам я оставался в спасительной тени. И вот она вышла – Лила Вэнс.
Луч прожектора выхватил ее из темноты, и на мгновение в зале воцарилась почти благоговейная тишина. Высокая, гибкая, в платье цвета ночного неба, расшитом звездами из фальшивых бриллиантов, она была похожа на языческую богиню, сошедшую с Олимпа прямиком в этот прокуренный ад. Темные волосы волной ниспадали на плечи. Она не улыбалась – ее лицо было маской отстраненной печали. А потом она запела.