Так было вчера, позавчера, год назад и – как утверждали сами свитки – много десятилетий подряд. Хранитель брал её осторожно, будто ребёнка, которого подменили в колыбели, и относил на стол. Распечатать – прочитать имя королевства – найти в великой Хронике его страницу – зачеркнуть, зачеркнуть, зачеркнуть. Память мира стиралась, письмо становилось пустотой, и башня чуть слышно выдыхала; будто облегчённо, будто ей срезали лишний вес.
Но сегодня всё пошло иначе.
Первые минуты суток тянулись ледяной паутиной. Хранитель сидел за столом, не решаясь сорвать печать. Серебро казалось живым; под слабым огнём лампы оно дрожало, будто ртутный глаз. Руки у него были крепкие и сухие, но сейчас пальцы вспотели.
Он отлепил сургуч – щёлкнуло, словно кто-то сломал сочленение кости – и приподнял крышку. Внутри лежал пергамент, свернутый в строгую трубку. Сверху ничего не было написано. Никаких чёрных букв, ни строчки. Только гладкая бледная кожа бумаги.
Сердце качнулось – ударилось о ребра, как птица о стекло. Он ещё не понимал, что пугает его больше: пустота на свитке или мысль, что это лишь начало неизбежной ошибки.
Он развернул пергамент – и увидел зеркало. Маленькое, с ладонь, в тонкой рамке. Рамка была не золотая, не бронзовая – серебро, почти такое же, как сургучная печать, но старше, тусклее, словно вобравшее в себя пепел многих свечей.
Он поднял его ближе к свету.
Отражение кружилось, как ртуть. Сначала он увидел лишь смазанные пятна: огонь лампы, каменную арку, тёмную щель ночного окна. Затем из серебристой дымки медленно оформилось лицо. Его лицо, но… не совсем. В щёках – силуэт уверенности, какой у него никогда не было. На плечах – плащ из тёмного сукна, на груди – цепь с вороньим медальоном. Лоб свободен от морщин, взгляд тяжёлый, как раскалённое железо, готовое выжечь клеймо.
«Лорд», – прошептал он одними губами. Слово отозвалось в башне, будто кто-то повторил его из другого угла.
Дрожь прошла по стенам: сперва треснул крохотный кристалл на сводчатом стеклянном окне, потом дрогнула чернильница, разбрызгав тёмную кровь слов, а следом – весь этаж, словно его поддели снизу гигантским локтем.
Хранитель выставил руку, удерживая зеркало, но стекло не дрогнуло. Зато отражение слегка улыбнулось – как улыбаются те, у кого для любой улыбки есть причина, утаённая под языком.