– גול… (Гуль…)
Доктор Шпурцгейм медленно поднял на Мессира глаза, в которых отразилось запоздалое, ошеломляющее прозрение. Он устало вздохнул, и в этом вздохе была вся тщета его земных поисков.
– Да, – прошептал он. – Ты прав. Как же я был слеп…
Ибо Голгофа, «Место Лобное», на иврите звучащее как Гульголет, и есть – череп. Не точка на карте, не бугорок способности к страданию, а сама карта, сама территория, сам вмещающий костяной свод. Он искал место на черепе, которое называлось «Череп». Всю жизнь он пытался нанести на карту то, что было самой картой. И лишь там, где циркуль и кронциркуль теряют свою силу, ему открылась эта простая, убийственная в своей очевидности истина: главное место иногда – не точка, а всё целое. А имя ему – Череп.
Илья, Соловей и гостинцы чудные
Не одна славная победа была на счету у Ильи Муромца, да только не всякая добром кончалась. Вот как одолел он Соловья-разбойника, злодея лесного, свистуна окаянного. Скрутил его богатырь, сунул в мешок крепкий, к торокам седла приторочил – и путь держит.
Едет Илья по полю чистому, солнышко припекает, тишина вокруг. А из мешка голос сиплый, вкрадчивый: «Ильюшенька, свет Муромец! Смилуйся, душенька! Развяжи мешок хоть на малость, я тебя гостинцами чудными одарю, каких свет не видывал!»
Задумался Илья. Гостинцы – дело хорошее, да и что ему, Илье, разбойник сделает? Остановил коня, мешок спустил, узел развязал.
«Ну, где дары твои, чудотворец мешочный? Показывай!»
А Соловей хитро прищурился: «Дай свистну разок, в полсилы только, сами явятся».
«Добро, – молвил Илья, а сам Соловья за ворот держит крепко, – свисти, да не балуй!»
И как ударил Соловей трелью тонкой, хитромудрой – глядь, а по траве-мураве, невесть откуда, рассыпались одежды парчовые, горы серебра да злата, цепочки витые, кольца с каменьями драгими – рубины с изумрудами, жемчуга скатные, ожерелья бисерные, шубы собольи… Глаза разбегаются!
«Пощупай, богатырь, пощупай, – шипит Соловей, ухмыляясь в бороду, – убедись, что не привиделось!»
Заблестели у Ильи глаза. Эх, хороши гостинцы! Сунул он Соловья обратно в мешок, да впопыхах-то узел и затянул слабенько – уж больно руки чесались к сокровищам прикоснуться, красотой невиданной переливались они на солнце. Наклонился Илья, протянул ладонь богатырскую, ухватил цепочку золотую, тяжелую…