И только школа, словно хрустальный ключ, отпирала потайную дверь в манящий, неизведанный мир, где пульсировала цивилизация, где рождалась новая, захватывающая жизнь. Новый мир ковался прямо в школьных стенах. Едва сменив уличные сандалии на школьные, облачившись в форму, я словно преображалась. Речь становилась складной, манеры утончались, будто грубый камень попадал в умелые руки шлифовальщика-учителя.
В 50-70-х годах, по распределению, молодые специалисты устремились на Дальний Восток, после окончания института, чтобы вдохнуть жизнь в умирающие поселки, как наша Тырма. Молодая учительника Галина Семеновна вспоминала: «Когда ехала, даже не знала толком названия поселка, объясняла в поезде всем: "Еду в Тырлу"». И вот, прибыв на место, увидела на въезде вековую лиственницу, а на ней, словно зарубцованное временем клеймо, вырезано название – Тырма. Что зажигало сердца этих юных учительниц, почти девочек и заставляло их оставаться в этом богом забытом краю, вдали от родительского тепла и уюта?
Окна нашего класса выходили на школьный двор, а высокие, почти французские окна коридора – в дивный школьный сад. Сад был истинным оазисом: белоснежная береза Миддендорфа, стройная ель, изумрудная пихта и, конечно же, багульник, щедро, украшавший землю лилово-розовым цветом. В школе не было ничего лишнего, лишь классы и просторные коридоры, позволявшие сосредоточиться на учебе, не отвлекаясь на суету.
Мы учились в классе «Б», а классе «А» учились дети – цвет поселковой интеллигенции. В нашем классе «Б» было четверо отпетых двоечников – прогульщиков, заядлых курильщиков, влачивших жалкое существование на задних партах.
Эта банда «на галерее» отравляла жизнь и учителям, и одноклассникам. Они не хотели учиться, предпочитая стрельбу из рогатки по воробьям и курение дешевых сигарет в школьном туалете. Мало того, что сами тонули в невежестве, так еще и тянули за собой на дно весь класс, методично срывая уроки.
Особенно доставалось учительнице математики Нине Александровна – краснощекой, дородной молодой женщине, отличавшейся ангельским терпением и безграничной добротой.
Первое, что всплывает в памяти: купленный в буфете пирожок с повидлом за пятак превращал школьную доску в подобие катка. Мел, предательски скользя по маслянистой поверхности, делал контрольную по математике невозможной. "Не смейте поступать в педагогический, – говорила Нина Александровна, уже в старших классах уставшая от нас. – Семьи не увидите, жизнь пройдёт в школе…"