Выстрел оглушительно рявкнул в замкнутом пространстве, подбросив тучи пыли с полок. Голова клерка разлетелась, как перезрелый арбуз, оставив на стене абстрактный узор в багровых тонах. Дамочка в розовом дернулась, но Рекс уже вел ствол. Второй выстрел отправил ее в вечный фитнес-тур по ту сторону бытия.
Ребенок замер. На секунду. В его мутных глазах что-то мелькнуло – не мысль, скорее, эхо давно угасшего инстинкта. Потом он снова издал свой скрежещущий вопль и бросился вперед. Рекс вздохнул. Это всегда было гаже всего.
Он не стал стрелять. Присел, и когда мелкий вцепился ему в предплечье, Рекс просто развернул его и резким, отточенным движением свернул ему шею. Хруст был сухим, почти деликатным. Как будто сломали сухую ветку.
«Извини, приятель, – сказал Рекс пустоте. – В этом мире колыбельные поют только мертвым».
Он обыскал тела. Не из какой-то некрофильской прихоти, а по привычке. У клерка – пусто. У дамочки – наполовину съеденный энергетический батончик с жизнеутверждающим названием «Взлет» и ржавый перочинный ножик. У ребенка… Рекс на мгновение замер. В кармашке его курточки лежал сложенный вчетверо листок.
Развернув его, Рекс увидел грубо нарисованную карту. Несколько перекрещивающихся линий, пометки «Опасно! Злые дяди!» и жирный крест у схематичного изображения чего-то похожего на замок или крепость. Под крестом корявая надпись: «МАМА ТУТ».
Рекс хмыкнул. «Мама». Он знал это прозвище. Матриарх. Королева упырей, мать всех зомби, или как там ее еще называли те немногие, кто решался произносить ее имя шепотом у догорающих костров. Легенда, окутанная таким количеством слухов, что хватило бы на дюжину бульварных романов. Говорили, она сидит в своей цитадели, окруженная легионами своих «детей», и то ли ищет лекарство, то ли просто наслаждается новым миропорядком.
Он сунул карту в карман. Не то чтобы он верил в сказки про всемогущих королев зомби, но любой след был лучше, чем никакого. Особенно, когда этот след мог привести к чему-то… или к кому-то.
Рекс достал из внутреннего кармана куртки сильно потертую, заламинированную фотографию. Девушка. Улыбалась так, словно знала какой-то секрет вселенной, от которого всем вокруг становилось теплее. Лена. Ее улыбка была последним островком здравого смысла в океане этого безумия. И эта «Мама», по некоторым особенно диким слухам, имела к исчезновению Лены самое прямое отношение.