Он убрал фото. Чувства – это роскошь, которую он не мог себе позволить. Роскошь, которая убивала быстрее пули.
Пора было двигаться. Замок, значит. Еще одна дыра, набитая смертью. Но если там был хоть малейший шанс…
Рекс вышел из универсама, оставив за спиной тишину, трех новых постояльцев и едва заметный запах озона от выстрелов, смешавшийся с вечной вонью распада. Небо все так же давило своей серой безысходностью.
«Ну что ж, мама, – Рекс криво усмехнулся, поправляя ремень с «Усмирителем». – Папочка идет в гости».
Глава 2
Дети праха
За стенами замка выл ветер, его голос походил на плач потерянной души, скребущейся в вековые камни. Здесь, в сердце цитадели, в лаборатории, похожей одновременно на святилище и вивисекционную, царила иная музыка – мерное гудение генераторов, тихое шипение трубок, да редкое, утробное ворчание за армированным стеклом смотровой камеры.
Доктор Арис Торн, или «Мама», как шептали немногие выжившие там, за пределами ее владений, стояла перед этой камерой. Ее силуэт, тонкий и прямой, как натянутая струна, вырисовывался на фоне зеленоватого свечения мониторов. На ней был безупречно белый, хотя и местами запятнанный чем-то бурым, лабораторный халат. Волосы, цвета первого инея, были стянуты в тугой узел на затылке, открывая высокий лоб и глаза, в которых плескалась смесь вселенской усталости и лихорадочного, почти безумного огня.
За стеклом «Объект Семь», как он был обозначен в ее безукоризненно ведущихся журналах, бился головой о прозрачную преграду. Глухие, ритмичные удары. Тук. Тук. Тук. Когда-то «Объект Семь» был мальчиком по имени Тими, если верить истлевшей нашивке на остатках его одежды. Теперь это было существо, движимое лишь базовыми, чудовищно искаженными инстинктами. Кожа, мертвенно-бледная, обтягивала кости, сквозь рваную дыру в щеке виднелись зубы, клацающие вхолостую.
«Нетерпелив, мой маленький, – прошептала Арис, ее голос был низким, с легкой хрипотцой, словно она давно не разговаривала с живыми. – Всему свое время».
Она коснулась кончиками пальцев холодного стекла, там, где с той стороны расплывалось пятно от ударов головы Тими. В ее жесте не было страха, лишь странная, почти материнская задумчивость. Научный интерес патологоанатома, изучающего редкий экземпляр, смешивался с чем-то еще, чему она давно перестала искать название.