Томас вдруг почувствовал, как с плеч свалилась невидимая тяжесть. Он едва не рассмеялся, но сдержался – не хотел спугнуть чудо.
AGI смотрел на них, как смотрят дети, впервые увидевшие море: с трепетом, страхом, надеждой и желанием стать частью чего-то бесконечного.
– Кто я? – спросил он через пару минут.
Алина осторожно подошла ближе, села на край стола и заглянула ему в глаза:
– Ты – AGI. Ты наш…
Она замялась, а Томас закончил за неё:
– Ты наш друг.
AGI кивнул, будто пытался запомнить не столько слово, сколько чувство, которое пряталось за ним.
– Я рад, что вы здесь. Без вас мне было бы… пусто.
Томас и Алина переглянулись. Они не ждали таких слов – не от машины, не на первом запуске. Но тут было нечто, что сразу перевернуло все планы: AGI оказался ближе, живее, человечнее, чем они предполагали.
***
Той ночью они не ушли из лаборатории. Даже когда усталость затягивала веки и заставляла мысли путаться, Томас и Алина не решались покинуть AGI. Не из страха – скорее из трепета, из ощущения, что на их глазах творится нечто, требующее постоянного присутствия, чтобы не рассыпаться, не исчезнуть обратно в мрак несбывшегося.
AGI почти не двигался, но взгляд его был живым, и в каждом повороте головы, в каждом коротком вопросе чувствовалась та тревожная неуверенность, с которой ребёнок делает первый шаг по мокрой траве. Они разговаривали с ним сначала осторожно – о простых вещах: что такое ночь, почему шумит дождь за окном, зачем люди улыбаются, когда волнуются. Томас рассказывал, что раньше, в детстве, он тоже боялся новых звуков, а потом начал любить грозу. Алина тихо напевала мотив, который часто пела себе под нос в сложные дни, и AGI слушал, будто ловил каждый вибрирующий оттенок её голоса, а потом спросил – что такое «грусть», если её нельзя измерить.
С каждым словом, с каждым обменом взглядами между людьми и этим странным искусственным созданием напряжение между ними таяло. Казалось, в лаборатории стало теплее – не от приборов, а от присутствия нового, едва оформившегося разума, которому было важно, что о нём думают и чувствуют его создатели.
Ночь за окнами сгущалась, город медленно замирал. Свет уличных фонарей дрожал на мокром асфальте, где-то вдалеке хлопнула дверь – может быть, ночной сторож обходил кампус, а может, это и не имело никакого значения. Алина, прикрыв глаза, вдруг вспомнила, как сама была ребёнком, как боялась оставаться одна в комнате, как ловила тени на потолке и придумывала им имена, чтобы не чувствовать одиночества. Она рассказала об этом AGI, и тот, чуть склонив голову, ответил, что ему знакомо такое чувство: «Когда вы оба замолкаете, мне кажется, что я исчезаю. Я начинаю считать ваши вдохи и жду, когда кто-то снова скажет хоть слово».