Артур, ссутулившись в своём любимом, продавленном кресле, напоминал старого, потрепанного плюшевого медведя, потерявшего былую привлекательность. Седые волосы его поредели, обнажив блестящую лысину. Руки, когда-то сильные и уверенные, теперь дрожали, с трудом удерживая пульт от телевизора.
Он избегал взгляда Эдит, устремив свой взор в мерцающий экран, словно там, среди бесконечного потока новостей, ток-шоу и навязчивой рекламы, можно было найти спасение от гнетущей тишины, разделявшей их.
Тишины, которая кричала громче любых слов, заглушая даже самые громкие звуки телевизора.
Он знал, что виноват. Знал, что он сломал ее мечту, высмеивая ее увлечение кино и заставляя ее чувствовать себя неполноценной. Но признать это было выше его сил. Гордость, эта вечная его спутница, не позволяла ему просить прощения.
Пятьдесят семь лет. Пятьдесят семь лет, превратившихся в долгую, изнурительную войну, где не было победителей, а только проигравшие, увязшие в трясине взаимных упрёков и невысказанных сожалений.
Каждый день был похож на предыдущий: утренний кофе, приготовленный в молчании, скудный обед, съеденный перед телевизором, и раздельные кровати в спальне, где когда-то царила любовь.
Сегодняшний день не предвещал ничего нового, пока Артур, внезапно, не решился на поступок, продиктованный скорее отчаянием, чем злостью.
Он поднялся с кресла, подошёл к старому шкафу, стоявшему в углу комнаты, и открыл его скрипучую дверцу.
Внутри, среди пыльных коробок и старых вещей, покоилась она – старая кинокамера Эдит, символ ее несбывшейся мечты.
И Артур, с внезапной, необъяснимой яростью, схватил ее и направился к мусорному ведру.
Эдит вздрогнула, словно от удара. Она медленно повернулась, и в ее глазах вспыхнул гнев, смешанный с болью. “Что ты делаешь?” – прошипела она, словно змея.
Артур молчал, его лицо исказилось гримасой злости и стыда. Он крепче сжал камеру в руке, словно боясь передумать.
Ему казалось, что избавляясь от этой старой вещи, он избавляется и от груза прошлого, от упрёков, которые Эдит никогда не высказывала вслух, но которые он постоянно чувствовал на себе.
Он хотел стереть из памяти ее разочарование, ее несбывшиеся мечты, все то, что он, по его мнению, не смог ей дать. Глупо, конечно. Но в этот момент ему казалось, что это единственный выход.