Прячутся среди моих поэм.
Ничего, что, выходя с потомка,
Тень любви меняется на бра.
Если бы не взбитая котомка,
Мир давно бы растерял слова…
Пейте, господа! Впивайтесь в смуту,
Чтобы про любовь никто не знал.
Если б Авве вновь презрел Иуду,
Я б его рабов расцеловал!
Но, как не оправдывайся, право,
Сколько не старайся быть пригож,
Человек, не бравший с рук «травмата»,
Огнестрелом не прикончит вошь.
Пейте, братья, разбивайте руки,
Ибо Суд придёт, и бог воздаст
Каждому, кто впитывал разлуки,
Проливая слёзы на балласт.
Ну а мне, мне дорога Россия
(Не Торонто, Лондон и Техас),
Что на холст небес вписал вития,
И она сокрыта от всех вас.
Вы, мои крылатые качели,
Вознеслись не к этим небесам…
Если честно, мне осточертели
И анфас господ, и ресторан.
Ничего, что мак ввергают вазам,
Если плод убийцы – первоцвет.
Кто Россией больше нас повязан?..
Где-то вдалеке гремит «Ланцет».
23.02.25.
Не рассчитывая на кличку первострадальца,
Но кривую зависть в руках у дождя лелея,
Я бы мог остаться без среднего пальца,
Распиная на позвонках зипуны плебеев.
Оказалось, внутри прагматичнее нет надежды,
Чем вина, чем генезис неортодоксального кредо
Моего появления, сном и чистилищем между,
Дабы я мог профанов вести и накладывать вето.
У меня в две судьбы вложен дроби стигийский импульс:
Не в конвульсиях биться, но страшно робеть при встречах.
Все пронзительней свист, засыхает столетний фикус.
Пусть другой кто-нибудь кружит канкан с моей картечью.
Останавливаясь раз по сто в золотых долинах
Или подле избы, «бакс» мелирую кинопсии.
И мне кажется, что я встречался со всеми в мире,
Кто хоть как-то причастен к воскресной судьбе мессии.
Я у солнца в котомке не прятал часы моленья,
Не курил по дворам, дымом лас не златил дукаты.
И душа (хоть пьяна) не сомлела в спирту взросления,
А осталась, как прежде, порочной и виноватой.
Сколько лет я растил покой, не бывая с братом?
Мою жизнь написали в день Судный арабской вязью,
Но, раз больше, чем звёзд на небе, вопрос был задан:
«Почему и за что меня все поливали грязью?»
Из ущелий тянулись щупальца разветвлений.
По ухабистым ямам печальной кошмой стекали
Водородные лужи укоров-испражнений
К красоте, оставляя аканфы, как на декали.
Адюльтеры бросали аркан, выбивали стулья,
Лупанарий просился на день погостить (на вечность).
По итогу, я чувствами вымазал дыры улья,