Прошло несколько минут, показавшихся ей вечностью. Наконец, портьера снова отдернулась, и вместо швейцара появилась горничная – молодая девушка в строгом черном платье и белоснежном накрахмаленном переднике, с бесстрастным лицом. Она молча кивнула Вивиан и жестом пригласила следовать за ней.
Они прошли по длинному, тускло освещенному коридору, где ковер был еще толще, а воздух – еще гуще от смеси ароматов. Вивиан старалась не смотреть по сторонам, но краем глаза улавливала приоткрытые двери, ведущие в комнаты, обставленные с показной, кричащей роскошью – альковы с тяжелыми балдахинами, зеркала, мягкие кушетки.
Наконец, горничная остановилась перед дверью в конце коридора, отличавшейся от остальных – из темного полированного дерева, без лишних украшений. Она тихо постучала и, услышав негромкое «Войдите», приоткрыла дверь, пропуская Вивиан вперед, а сама тут же бесшумно исчезла.
Вивиан шагнула внутрь и замерла на пороге. Это была не спальня и не гостиная для приемов, а скорее, кабинет или личный салон хозяйки. Комната была обставлена дорого, но со вкусом, без той вульгарной помпезности, что сквозила в остальном доме. Стены были обтянуты шелком глубокого винного оттенка, на полу лежал мягкий персидский ковер. В камине из темного мрамора тихо потрескивал огонь, освещая резной письменный стол, несколько удобных кресел, обитых бархатом цвета мха, и книжный шкаф, заполненный рядами книг в кожаных переплетах. В воздухе пахло воском, старыми книгами и тонкими французскими духами.
У камина, в одном из кресел, сидела Мадам Роусон. На ней был длинный пеньюар из тяжелого темно-зеленого шелка, расшитый золотыми драконами, из-под которого виднелся край тонкой батистовой сорочки. Ее волосы цвета красного дерева были аккуратно уложены даже в этот поздний час, а на пальце сверкал неизменный рубин. Она держала в руке тонкий бокал с янтарной жидкостью – вероятно, бренди – и медленно подняла голову, когда Вивиан вошла.
На ее лице мелькнуло нескрываемое удивление, сменившееся острым, проницательным любопытством. Она отставила бокал и медленно, не отрываясь, окинула Вивиан взглядом с головы до ног, задерживаясь на ее бледном, испуганном лице, растрепанных волосах, смятом пальто. Ее карие глаза сузились, словно она пыталась прочесть всю историю по этим немым знакам. Во взгляде ее не было осуждения, скорее – трезвая, почти циничная оценка ситуации и, возможно, едва уловимая тень… беспокойства? Или просто профессионального интереса к неожиданной драме?