– А, Рут, вышли подышать? – спросил Сергей Геннадьевич, когда Рут осторожно вышла и встала за дверью, в надежде остаться незамеченной. Красный огонек расцвечивал двухдневную щетину на его лице, загорался ярче и снова гас.
– Да, что-то захотелось выйти. – Рут всю пробрало игривое ощущение победы. Ведь никто и никогда не ходил курить в одно время с Сергеем Геннадьевичем, никто и никогда не видел, как он стоит, как курит. – О чём вы думаете? – он смотрел вверх, потом тыкнул в небо сигаретой, и Рут обомлела.
– Там непременно ведь кто-то есть, – с усмешкой сказал он и затянулся. Рут стояла оцепенев. Она ведь никогда здесь не бывала и совсем забыла, что за Кузьменкова-два только кладбище и…
– Прорва звезд! – сказала она, и кровь прилила к лицу от волнения. – Как много звезд!
– О, мы видим лишь малую часть, – отметил Сергей Геннадьевич и искоса посмотрел на Рут. – А там, там ведь очень много всего. Я думаю, там кто-то есть, а вы, что думаете? – Рут поежилась.
– Не знаю, РЕН ТВ посмотришь, так там, безусловно, кто-то есть, а для нашего брата и на земле полно инопланетян.
– У вас острый язык, Рут. А если без этого, там кто-то есть? – он спрашивал даже настойчиво, и Рут струхнула, не узнавала его, будто вся эта космическая история меняла или изобличала людей в их истинных образах.
«Язык острый? Да ну, он… это же почти грубость? Или нет?»
– Я бы хотела, чтобы там кто-то был, – вдруг выдала Рут и быстро развернувшись ушла в темноту лестницы.
– Тогда мы страшно замерзли, но не ушли. Я в братишкином свитере, натянутом на колени, Давид в футболке. Помню, все его руки мурашками покрылись. Я осторожно трогала его чуть ниже локтя, и кожа такая гусиная была, с торчащими вверх волосками. Ничего не понимала, мне было только шесть, и за лето я так привыкла не спать до утра, что и в этот раз сиделось хорошо. Но Давид был другой, весь напряженный, не замечал холода. Мы сидели на деревянных ступеньках возле подъезда нашего барака. В пять утра, кроме нас, сидел ещё старичок, что жил с нами на одном этаже. Он всё курил и вздыхал, курил и вздыхал. Пару раз он предложил Давиду пойти домой и ложиться спать. Давид отказывался, коротко так говорил «нет» и всё. А старичок сокрушался, что я совсем маленькая и мне надо в постель. Давид не отвечал, он продолжал сидеть, и я с ним. Я бы в жизни не пошла в пустой дом, где по углам наблевано матерью.