– Волосы у Давида были светлее, чем у меня, светлее и мягче. Он всё-таки в маму пошел, а я в папу. Наверно, в папу, – рассуждала Рут, всё ещё поглядывая в окно, лежа на постели. – От Давида пахло травой, зеленой свежей травой. Мама в хорошие её дни говорила, что Давид пахнет летом, и я соглашалась, и бабуля тоже. Давид дулся как индюк, ему не нравилось, что он вообще чем-то пахнет, а мне нравилось. Мне никогда не говорили, что я пахну летом, зато я всегда знала, что пахнет от него не просто травой и летом, но ещё и звездами, космосом. Мой белокурый сероглазый космос умер в тринадцать лет.
Шум в большой квартире стоял невыносимый. То голосили бабули со стороны невесты, то громогласные отцы, тётки, и среди них Давид, как его называла вторая жена – еврейская скала. Шутки ради, конечно, его и близкие по-всякому называли: бугай, амбал, и он вполне оправдывал свои прозвища, особенно в последние годы, когда к высокому росту и мускулистому телу добавилось пивное пузико.
– Я же вам сказала, за каждый лишний стул мы платим семь тысяч! – повторяла невеста и уже вся пылала от злости, и дикими глазами пускала молнии в набежавшую родню Давида. «Евреи», – мысленно подумала она, но никогда не указывала на это. В её селении евреев не было, да и никогда Настя не думала, что выйдет замуж за трижды женатого мужчину, так что его национальность не беспокоила её ровно до тех пор, пока не объявилась родня. Это были в основном какие-то тетки, возмущавшиеся ростом расходов на будущую сверхпышную свадьбу. Понять их можно было, все из общины и все вынуждены были уже в четвертый раз скидываться на свадьбу племянника. Немногословен был только отец Давида. Он тихо сидел в уголочке и без интереса смотрел по сторонам.
– Грабеж! Семь тысяч! Мы могли сыграть свадьбу в «Людмиле»! – возмущалась тучная тетя Марьям, тетка Рут и Давида.
Невестка тут же вскочила, хватаясь за свои белые волосы на голове. Рут ни капли не трогали эти склоки, она с любопытством изучала красивый белый цвет волос невестки, думая о том, что стоит все-таки дойти до парикмахерской и покрасить наконец волосы.
– В «Людмиле»? Вы издеваетесь? Это кафе для поминок. Побойтесь Бога, я в таком месте жениться не собираюсь! – вскричала она, и Рут отметила, что ещё пару таких возгласов, и она перейдет на визг. Было интересно посмотреть, как Настя кричит, не из злости или желания довести, просто Рут очень часто видела, как люди кричат, и все они кричали по-разному. В этом скрывалось её давнее наблюдение о великом различии одинаковых людей в момент их нервного срыва. – Давид, скажи им!