Годы шли, а эта экзистенциальная тяжесть не то что не ослабевала – она уплотнялась, становилась почти физически ощутимой. Вопросы о смысле (или его оглушительном отсутствии), о подлинности, которая всегда ускользает, о страхе и всепроникающей тревоге, о неизбежности конца, который обесценивает все усилия, о тщетности любого строительства на песке бытия – они не просто не давали покоя, они грызли изнутри, подобно невидимым паразитам. Они мучили, требовали ответов, которых не существовало, кружились в голове бесконечным, изматывающим, солипсистским монологом. Это было не просто ношение вериг, это было полное слияние с ними, превращение в живой, бьющийся под панцирем из слов и концепций комок тревоги и ответственности. И в этом плену, в этом непрерывном внутреннем монологе, я был абсолютно один. Экзистенциальное одиночество – это не отсутствие других людей рядом, это осознание того, что даже находясь среди них, ты остаешься один на один с этой бездной внутри, с этой абсолютной свободой, с этой необходимостью «быть», которую никто другой не может разделить или облегчить. Это знание, что твоя боль, твоя тревога, твое отвращение к миру или к самому себе – это только «твое», непостижимое для другого сознания, запертого в своей собственной скорлупе бытия.
И вот, в какой-то момент, наступила точка невозврата. Стало ясно, с почти физической ясностью: так больше продолжаться не может. Эта внутренняя пытка, этот мельничный жернов в черепной коробке, этот удушающий туман – они должны были быть изгнаны. Единственный способ прекратить это медленное, многолетнее самоуничтожение – это вынести эту тяжесть наружу. Отдать все эти мысли, все эти неотступные вопросы, всю эту накопившуюся за десятилетия экзистенциальную слизь и тяжесть – бумаге. Выплеснуть, подобно рвоте, сформулировать, зафиксировать вне себя, чтобы освободить хоть немного места внутри, чтобы вдохнуть, не чувствуя привкуса абсурда на языке.
Эта книга – и есть тот самый выплеск. Это попытка собрать воедино все, что бродило, болело, гнило и настаивало на своем мучительном существовании внутри меня. Это не стройная философская система, выверенная и логичная. Это не академическое исследование, обложенное ссылками и сносками. Это личное. До боли личное. Это сырое, кровоточащее свидетельство многолетней борьбы с самим собой и с миром, попытка поставить в ней не точку даже, а скорее выжечь клеймо, зафиксировав конец.