Лицо Хюррем чуть изменилось, легкая тень пробежала по нему, прежде чем она снова улыбнулась. "У падишаха много дел, моя львица. Он заботится обо всей нашей великой империи. Но он всегда помнит о тебе, своей единственной дочери."
Михримах надула губы. Она знала, что у отца много дел. Он был Султаном Сулейманом Хан Хазрет Лери, Владыкой Мира, Законодателем. Она видела его редко, но каждая их встреча была наполнена таким светом и отцовской любовью, что запоминалась навсегда. Его сильные руки, которые поднимали ее вверх к потолку, его глубокий голос, который читал ей стихи, его взгляд, в котором отражалась гордость. Султан Сулейман был для нее не только грозным правителем из историй, но и самым любимым человеком на свете.
"Но я скучаю," – прошептала она.
Хюррем обняла ее крепче. "Знаю, душа моя. И он скучает. Но твоя роль здесь, со мной, учиться, расти умной и сильной. Ты – дочь Султана Сулеймана и моя дочь. Помни об этом. Ты не просто принцесса. Ты Михримах Султан."
Это имя – Михримах Султан – звучало в стенах гарема с особым почтением. Она видела, как евнухи и калфы кланяются ниже, как другие женщины смотрят на нее с завистью или робостью. Она была единственной дочерью падишаха от его любимой Хасеки, той, кто сумел сломать вековые традиции и стать законной женой Владыки. Ее положение было уникальным, и даже в таком юном возрасте Михримах чувствовала его вес.
Она знала, что за пределами их уютных покоев существует другой мир – мир интриг, соперничества и опасностей. Слышала обрывки разговоров о Махидевран Султан, матери Шехзаде Мустафы, старшего брата, который жил в своих покоях и готовился стать наследником. Чувствовала напряжение, когда их пути пересекались в коридорах. Видела, как мать становится жесткой и неприступной при упоминании определенных имен.
Но здесь, на мягких подушках у ног матери, в аромате розовой воды, Михримах чувствовала себя защищенной. Она была золотым цветком в золотой клетке – прекрасной, любимой, но пока не осознающей, насколько прочны прутья и насколько опасен мир за ними.
Хюррем снова взяла письмо, но ее взгляд задержался на дочери. В ее глазах читалось нечто большее, чем материнская любовь – надежда, планы, возможно, даже бремя.
"Иди поиграй, моя Луноликая," – сказала она наконец, погладив Михримах по волосам. "Калфа Фатьма ждет тебя, чтобы учить каллиграфии. Ум и красота – вот что нужно истинной Султанше."